– Ты врешь. – Кристиан подошел поближе. – Вижу, что врешь.

Грэм мрачно взглянул на него из-под сведенных бровей.

– Завтра я улетаю в Москву. Ты со мной?

Кристиан набрал полную грудь воздуха... и задержал дыхание. На лице его последовательно отразились любопытство, замешательство, тревога... Молча он взял рюмку и тоже налил себе немного «Хайна».

– Слушай... я как раз собирался тебе сказать. – Его привычка во время разговора смотреть собеседнику прямо в лицо всегда подкупала Грэма. И сейчас тоже. – Я устроился на работу. Понимаешь, здесь я дома... Хоть я никогда раньше не жил в Париже, я все же француз. Почему ты летишь в Москву? Потому что ты русский. Правильно?

Грэм пожал плечами.

– В общем, на днях я познакомился с людьми... Они посмотрели мои рисунки, мои картины и предложили работу. Недавно они открыли свой театр, да... Это очень интересно. Если хочешь, я могу отвести тебя туда, ты посмотришь. Это классно. – Он кивнул в подтверждение своих слов. Глаза его вспыхнули каким-то фанатичным огнем, которого Грэм раньше не замечал. – Я буду делать декорации, а потом... ну, я не знаю. Надо же с чего-то начинать. Ты помог мне пережить трудные времена, но я не могу, я не считаю себя вправе до конца жизни сидеть на твоей шее. – Он запнулся, сделал глоток из рюмки, плотно сжал губы... Смотреть на него было и больно, и смешно. – Ведь ты понимаешь, правда? Скажи, что ты понимаешь.

Грэм спрятал улыбку в своей рюмке.

– Я понимаю.

Они помолчали.

– Ты не сердишься? – шепотом спросил Кристиан.

– А если сержусь, то что?

– Ничего.

– То-то и оно.

Прикончив коньяк, Грэм сделал шаг вперед и привлек мальчишку к себе.

– Дай я отнесу в прихожую твой плащ, – робко произнес тот после паузы.

– Отнеси.

Потом они лежали одетые поверх одеял и тихонько переговаривались в темноте:

– Кристиан.

– Да?

– Я когда-нибудь обижал тебя?

– Никогда.

– Тебе хотелось уйти? При условии наличия денег. Или уложить меня выстрелом в затылок?..

– Шутишь?

Грэм глубоко вздохнул.

– На этот раз нет. Я спрашиваю, потому что мне нужно знать. Потому что я... – Он чуть было не сказал, как тогда, в ресторане, «я закрываю счет». – Я выхожу на новый виток.

Кристиан завозился с ним рядом. Перевернулся со спины на левый бок. Привстал, опираясь на локоть.

– Ты никогда и ни к чему меня не принуждал. Мне даже хотелось, знаешь... – Он прикусил губу. – Иногда хотелось чего-нибудь такого.

– Я знаю.

– Но ты этого не делал.

Повернув голову, Грэм взглянул на белеющий в темноте овал лица. Случайный знакомец, трепетная душа... Теперь он уже не выглядит оборванцем. Он силен и спокоен. Не эта работа, так другая. Главное – он не пропадет.

– Что случилось сегодня вечером? Расскажи мне, Григорий.

И он рассказал. Да, всю историю, от начала и до конца. Говорить было легко, в конце концов, он уже рассказывал об этом своему психоаналитику. Ему только не хотелось, чтобы Кристиан нервничал. Но тот отнесся к этому на удивление спокойно.

– И что же, он умер?

– Не знаю. Если да, то завтра об этом напишут в газетах.

– Черт, неважные дела. Хотелось бы знать поточнее.

Но Грэм не разделял его озабоченности. Попадет это происшествие в газетные хроники или не попадет, найдут водителя серебристого «рено-мегана» или не найдут, умер старый дурак или не умер... Не важно, как там обстояли дела на самом деле. Для Грэма он был окончательно и бесповоротно мертв.

– Эй... – Кристиан придвинулся ближе, и Грэм ощутил на своей щеке его легкое дыхание. – Мы ведь не прощаемся? Нет?

– Кто знает. – Широко раскрытыми глазами он смотрел в недавно побеленный потолок. – Я оставлю тебе денег, чтобы ты снял квартиру... Ну, и на первое время.

– Я все верну. Правда.

– Конечно. – Грэм улыбнулся, нащупал в темноте его узкое запястье и легонько сжал. – Вернешь, когда сможешь.

Рита налила себе чаю, прошла с чашкой в комнату, устроилась на диване, включила телевизор... Как заставить себя не думать о завтрашнем дне? Ей вспомнилась дзэнская поговорка, которую как-то процитировал Грэм: «Думать, что я не собираюсь думать о тебе, – значит по-прежнему думать о тебе. Лучше я попытаюсь не думать о том, что я не собираюсь думать о тебе».

Завтра он прилетает из Парижа. Интересно, зачем. И надолго ли. Можно позвонить Ольге и узнать, но они не общались с тех самых пор, как... с тех самых пор.

Стоя под душем, она продолжала уговаривать себя не думать о том, что она не собирается думать об этом мужчине. Четыре года. ЧЕТЫРЕ ГОДА, мать твою! А что случилось в ее жизни за это время? Два мимолетных увлечения. Механический секс, о котором хотелось забыть сразу после. И опять замкнуться в своем красивом, холеном теле, как в ледяном саркофаге. Долго ли еще оно будет оставаться красивым?..

Запрокинув голову, Рита медленно провела руками по бедрам. Утренняя гимнастика, два раза в неделю фитнес-центр, массаж... А что толку? Если этому телу уже тридцать девять. А Грэму, значит... черт побери, и это называется «не думать»... ему, стало быть, тридцать семь. Четыре года. Прибавилось у него седых волос?

Ей было известно, что у него появился сайт в Интернете, что он написал два новых романа и по мотивам одного из них был снят телесериал. Что в желтой прессе регулярно появляются статейки, в которых он фигурирует как мизантроп и гей, не считающий нужным скрывать компрометирующий факт сожительства с молодым французом по имени не то Ксавье, не то Кристиан. Она прочитала все его книги. Она сохранила все письма, которые он написал ей еще в Москве. При встрече получалось сказать не все. Телефонных разговоров он не любил. Электронная почта, когда можно просто набирать слова и читать их с экрана, как он привык делать, работая над книгой, – это его устраивало. И он писал ей, да... но только до тех пор, пока не уехал «на неделю, не больше». Неделя превратилась в четыре года. Не было ни писем, ни звонков – ничего.

Впервые прочитав про сожителя, увидев в сети фотографию юноши – нечеткую, сделанную в спешке каким-то пронырливым папарацци, – она подумала: «Неужели все дело в этом? Он понял, что не способен выстроить полноценные отношения с женщиной, и улизнул в гомосексуализм, к которому всегда был предрасположен».

Однажды они даже говорили на эту тему в ее кабинете.

«Мне приходилось слышать о том, что мужчина якобы не способен оценить физическую привлекательность другого мужчины, – сказал тогда Грэм. – Это чушь».