Ученицы Саку — и профессиональные танцовщицы, и непрофессиональные — в равной мере сожалели о том, что новое танцевальное искусство Токио всё более вытесняет традиции старинного танца Киото и Осаки. Желая возродить это угасающее искусство, наиболее горячие поклонницы школы «Ямамура» основали общество «Дочери Осаки» и примерно раз в месяц устраивали концерты в доме г-жи Камисуги, вдовы осакского адвоката. Таэко была активной деятельницей общества и неизменно участвовала в его концертах.

Тэйноскэ и Сатико старались не пропустить ни одного выступления Таэко и со временем познакомились со всеми «Дочерьми Осаки». Однажды — это было в конце апреля — Таэко сказала, что руководительницы общества просят разрешения устроить очередной концерт у них дома в Асии.

С июня прошлого года, из-за Китайского инцидента, в деятельности общества наступил перерыв. Однако в последнее время ученицы Саку Ямамура всё чаще заговаривали о том, что пора устроить небольшое представление. Вряд ли кто-либо станет возражать против этого, ведь их общество преследует всего лишь скромную цель изучения старинных танцев. Разумеется, программу вечера необходимо соответствующим образом продумать. Кроме того, на сей раз было решено выбрать для концерта какое-нибудь иное место, чтобы не причинять слишком много беспокойства г-же Камисуги.

Сатико, с давних пор любившая старинные танцы, охотно согласилась предоставить свой дом в распоряжение «Дочерей Осаки», хотя, по её мнению, он был гораздо менее приспособлен для таких целей, чем дом г-жи Камисуги. Впрочем, можно было бы попросить у г-жи Камисуги разборную сцену и прочий реквизит, но везти всё это в Асию из Осаки было делом весьма хлопотным. В конце концов было решено вынести мебель из двух комнат нижнего этажа, поставить в столовой золотую ширму, на фоне которой будут исполняться танцы, а соседнюю гостиную превратить в зрительный зал — гости будут сидеть прямо на ковре. Под артистическую уборную отвели одну из комнат второго этажа. Представление должно было состояться в первое воскресенье месяца, пятого июня, в час дня. В числе участниц концерта была и Таэко, которой предстояло исполнить танцевальную сцену «Снег».

С наступлением мая Таэко по два, а то и по три раза в неделю ездила заниматься в Осаку, а в последнюю неделю месяца Саку ежедневно приезжала в Асию, чтобы репетировать с нею дома. Эта пожилая пятидесятивосьмилетняя дама, которая и прежде не отличалась богатырским здоровьем, теперь ещё постоянно жаловалась на почки и почти никогда не ездила к своим ученицам на дом. И если, несмотря на жару и утомительную дорогу, она всё-таки выразила готовность приезжать в Асию, это что-нибудь да значило. Без сомнения, её подкупала увлечённость Таэко, ради любимого дела не гнушавшейся общества гейш. Кроме того, Саку, по всей вероятности, сознавала, что, ведя затворническую жизнь, вряд ли сможет поднять престиж школы «Ямамура».

Теперь и Эцуко, которой взрослые внушили, что школа Саку — место для неё неподходящее, снова загорелась желанием учиться танцевать. Саку с готовностью согласилась давать девочке уроки в Асии раз в три дня.

Определённого часа для занятий не назначали. Обычно Саку сообщала накануне, когда её следует ожидать, однако никогда не бывала точна, нередко опаздывала на час, а то и на два, а в плохую погоду и вовсе не приезжала. Поначалу такая неаккуратность создавала немалые неудобства для Таэко — у неё каждая минута была на учёте, — но потом она нашла выход: когда Саку приезжала, ей звонили в студию, и она сразу же отправлялась домой. Саку же тем временем занималась с Эцуко.

Впрочем, спешить особой необходимости у Таэко не было: Саку с её больными почками поездки давались нелегко. Добравшись наконец до Асии, она не менее получаса отдыхала в гостиной, попыхивая папиросой и беседуя с Сатико о том о сём, затем шла в столовую, где столы и стулья уже были сдвинуты в сторону, и начинала урок. Порой, напевая нужную мелодию и показывая Эцуко или Таэко то или иное движение, она вдруг начинала задыхаться, а в иные дни приезжала какая-то серая, отёкшая и говорила, что накануне, у неё был приступ. Вообще же она старалась держаться бодро и, казалось, не придавала особого значения своим недугам. «Единственное спасение для меня — это танцы», — любила она повторять. И ещё была у неё привычка — то ли из кокетства, то ли искренне — сетовать на своё косноязычие.

На самом деле Саку была великолепной рассказчицей, а её умение изображать самых разных людей было поистине непревзойдённым. Даже когда речь шла о самых обыкновенных вещах, слушая её, Сатико и всё её домочадцы то и дело покатывались со смеху. Наверное, этот удивительный дар Саку унаследовала от своего деда, знаменитого Итикавы Сагидзюро Четвёртого.

Внешность Саку тоже была незаурядной: глядя на её лицо, удлинённое и при её маленьком росте довольно крупное, можно было безошибочно определить, что в её жилах течёт актёрская кровь. Невольно думалось: живи она в старину, как прекрасно смотрелась бы она с выбритыми бровями, с чернёнными лаком зубами, в кимоно с длинным шлейфом. Как удивительно преображалось её лицо, когда она принималась демонстрировать своё мастерство имитации! Она с такой лёгкостью перевоплощалась в различных людей, как будто просто снимала и надевала маски.

В дни, когда приезжала Саку, Эцуко, вернувшись из школы, облачалась в кимоно, которое обычно надевала лишь раз в году — по случаю любования сакурой, натягивала чуть великоватые для неё таби и, взяв в руки веер школы «Ямамура», с узором из спиралевидных завитков и цветов, готовилась к уроку.

Под руководством Саку она разучивала, танец на мотив песенки:

Нет поры прекрасней

месяца яёи.[60]

Расцветают вишни

храма в Омуро.

Барабаны, сямисэны

допоздна слышны.

Поглядим в глаза друг другу

Под вишнями в цвету…

Дни стояли по-летнему долгие, и, когда наступала очередь Таэко, репетировавшей «Снег», на дворе было ещё совсем светло. В саду на фоне яркой зелени газона пламенели поздние лилии. Соседские дети Фриц и Роземари, привыкшие играть в это время с Эцуко и теперь лишённые такой возможности, не без досады, но и с любопытством наблюдали с террасы за тем, что происходит в столовой. Порой к ним присоединялся и старший брат, Петер. Однажды Фриц всё-таки отважился зайти в комнату, где шли занятия.

— Госпожа наставница, — сказал он, обращаясь к Саку так, как это делали всё в доме Сатико.

— Слушаю вас, — шутливо откликнулась Саку.

— Госпожа наставница! — включилась в игру Роземари.

— Слушаю вас.

— Госпожа наставница!

— Слушаю вас.

Напустив на себя выражение величайшей серьёзности, Саку, казалось, была готова до бесконечности продолжать эту нехитрую беседу с маленькими голубоглазыми иностранцами.