— Я знаю, что она мужу изменяла, — повторил Вовушка понятные ему слова. — А насчет тяги... Это вон в печи тяга.

— А перед убийством муж напился, наверно?

— Да, он крепко выпил, — подтвердил Вовушка.

— Чем он ее ударил?

— Этим... Утюгом. Она как раз гладила, он ее утюгом и ударил. Горячим.

— Фу, какая пошлость, — воскликнул Ююкин. — Его тут же, наверно, и взяли?

— Нет, он сам в милицию пришел.

— Где же тут детектив?

— А я и не говорил, что это детектив... Я сказал, что мужчина из ревности убил свою жену.

— Не годится, — вздохнул Шихин. — Мне нужно убийство продуманное, хитроумное. Кто может пойти на такое? Из-за чего? С какой целью? Вот смотри, человек прожил жизнь, прошел через пионерские лагеря, производственные собрания, смотрел фильмы, посещал стадионы, книги читал... А потом совершает убийство. Что с ним произошло? И как отличить его от прочих людей? Ведь в чем-то он отличается, в чем-то очень важном! Или ничем не отличается?

— Главное, мне кажется, в другом, — сказал Ююкин. — Или человека довели до такого состояния и ему уже ничего не остается... Или же он сам себя довел, измотал завистью, злобой...

— Нет-нет, — остановил его Шихин. — Это все больно высоко. Мне бы чуть пониже. За что?

— Ну, тут проще... Кто-то избавляется от жены, чтобы не мешала любить красивую девочку, кто-то убирает с дороги соперника на должность, кто-то хочет устранить опасность...

— По статистике, — подал голос Вовушка, — девяносто процентов убийств совершают люди, близко знавшие свои жертвы, находящиеся с ними в семейных отношениях, в родственных, дружеских...

— Значит, и друзья друг друга шлепают, — задумчиво проговорил Шихин.

— Тут нужно уточнить само понятие «друг», — заметил Игореша.

Согласимся с Игорешей Ююкиным.

Он прав.

Далеко не всегда можно поддержать его, не все его слова нам нравятся, но надо признать — здесь Игореша прав. Действительно, святое слово «друг», не найдя места в, настоящей жизни, перекочевало в песни, фильмы, пьесы, а мы, не видя вокруг истинных друзей и даже не представляя, что это такое, щедро и бездумно награждаем этим словом первых попавшихся, поскольку так уж сложилось, что не иметь друга, как не иметь девушки, не иметь женщины, считается позором. Оглянемся, присмотримся, сопоставим — есть у вас человек, готовый броситься на выручку, одолжить денег, рискнуть ради вас, чем-то пожертвовать? Есть человек, с которым вы можете безбоязненно поделиться личными бедами, идеологическими сомнениями, социальным недовольством?

С самыми близкими людьми, которых принято называть друзьями, мы обходимся полунамеками, делимся полупризнаниями, отделываемся похлопыванием по плечу. Мы киваем головой, разводим руками, строим глазки, и этим как бы являем откровенность и доверчивость. Зачем? А затем, чтобы потом, когда нас возьмут за одно место, а мы нисколько не сомневаемся, что рано или поздно нас возьмут за одно место, что друг окажется кем-то другим, а в глубине души и не сомневаемся, что он окажется кем-то другим... Вот в ожидании этих предстоящих испытаний мы киваем, разводим руками и строим глазки. Чтобы, когда возьмут, с искренним возмущением запричитать: «А он меня неправильно понял!». «А я совсем не то имел в виду!». «А я кивнул совсем в другом смысле!»

Неужели, ребята, вы не ловили себя на том, что мы живем как бы в двух временах — тешимся осторожненьким вольнодумством, и в эти самые секунды, морщась от яркого света лампы, направленной нам прямо в глаза из какой-то черной дыры, отвечаем на вопросы, понимая, что не отмыться, не отвертеться. И уже сейчас подбираем доводы и оправдания, смотрим на нашего верного, милого друга, или как там его, и прикидываем, просчитываем его слабые места, чтобы сослаться на них, когда он окажется кем-то другим, когда нам зачитают его донос и попросят ответить, объяснить, уточнить...

Вряд ли Игореша Ююкин, полулежа в плетеном кресле и подставив лицо лучам летнего солнца, все это имел в виду, произнося безобидные свои слова. Но уж коли он их произнес, наше право истолковать их так, как мы того пожелаем.

— Вовушка, — произнес Шихин негромко. — Ты мог бы убить своего начальника, с которым борешься так долго и безуспешно?

— Запросто! — не задумываясь, ответил Вовушка. — Если я здесь, в Москве, ничего не добьюсь, то придется тебе писать документальный детектив о продуманном и коварном убийстве.

— А как ты будешь его убивать?

— Главное — самому остаться на свободе. Думаю, что лучше всего устроить взрыв в машине.

— Хорошо, — кивнул Шихин. — Это мне нравится. Но где ты возьмешь взрывчатку? Как сделаешь, чтобы взрыв произошел в нужный момент? Как избежать смерти водителя?

— О, у меня все продумано. — Вовушка сложил свои бумаги в портфель, щелкнул замочками и вместе с табуреткой приблизился к Шихину. — Значит, так... Водитель отпадает. Начальник машину водит сам. Ему нравится чувствовать себя настоящим мужчиной. А кроме того, за день он совершает столько разных сделок, что лучше не иметь свидетеля. Водителя он берет с собой, лишь когда предстоит большая пьянка. Дальше... В нашем карьере постоянно ведутся буровзрывные работы. Взрывчатка есть. Уже есть. Шнур тоже есть. Любому взрывнику предложи бутылку водки, и он тебе взрывчатки, шнуров достанет столько... На этих шнурах хозяйки белье вешают, бикфордами у нас все дворы перетянуты вдоль и поперек. Отрезай сколько надо и иди своей дорогой.

— Кошмар какой-то, — пробормотал Игореша. — Вы же взлетите на воздух!

— Пока держимся, — ответил Вовушка. — Хотя случается всякое, не часто, но случается... Продолжаю. Моя задача — достать ключ от багажника его черной «Волги». Это несложно — ключи начальник оставляет в машине. Ему и в голову не приходит, что кто-то может ее угнать, как-то воспользоваться... В наших местах его машина вроде правительственной. Снимаю оттиск с помощью пластилина, отдаю в будку металлоремонта. Там сидит инвалид с оторванными ногами — подзалетел на взрывчатке. Он делает мне надежный ключ. Дальше рассказывать?

— Обязательно! — сказал Шихин. — Есть взрывчатка, есть шнур, есть ключ от багажника и есть решимость избавиться от проходимца. Дальше!

— Выбираю удобный момент и закладываю взрывчатку в багажник. Причел" в неприметном месте, где-нибудь между номерным знаком и подфарником, оставляю маленький, почти невидимый кончик бикфордова шнура. А внутри, в багажнике, он должен быть достаточно длинным, минут на десять горения, чтобы начальник мог отъехать на какое-то расстояние, но в то же время он не должен успеть приехать куда-либо, а то машина взорвется пустой.

— Дальше!

— Дожидаюсь начальника. Выходит. Я, как последний дурак, бросаюсь к нему с надеждой уговорить, образумить, призвать к какой-то там справедливости. Он, конечно, посылает меня матом. Я, естественно, кланяюсь, прошу прощения за беспокойство, приседаю от сознания ничтожества своего, прячу сигаретку в кулак, в рукав, потому что мое убожество не позволяет мне курить при нем, осквернять воздух, которым он дышит. Он может попросту взбеситься, воспримет мою сигаретку как намек на наше с ним в чем-то равенство... Поэтому я сутулюсь, раскачиваюсь от глупости и беспробудности... Тебе интересны эти подробности?