Жахнул «наган» Рекрута. Казанский авторитет пружинисто поднялся с дивана и практически тут же выстрелил еще раз от бедра. Пуля ударила Лешего в грудь. В последней отчаянной попытке он попытался отступить обратно в сени, но сил не хватило, и уркаган с болезненной гримасой на лице принялся заваливаться на бок. Тимоха машинально подхватил Лешего подмышки. Тот, сделав над собой усилие, вновь вскинул револьвер, но уже в следующую секунду рука безжизненно повисла вдоль тела. Оружие выскользнуло у Лешего из пальцев. Грудь сковал холод.

Рекрут шагнул вперед и снова выстрелил. Попасть в Тимоху не получилось. Храп слегка присел и тем самым скрылся за телом бьющегося в конвульсии Лешего. Пуля угодила уркагану в голову.

В дверном проеме появилась массивная фигура Митяя. Тимоха метнулся к стене, и его «наган» дважды натужно кашлянул. Митяй пальнул в ответ.

– Где Графин? – крикнул Рекрут.

Митяй не ответил. Укрывшись за большим комодом с многочисленными выдвижными ящиками, он замер и выставил перед собой руку с оружием. Тимоха со своей стороны притаился в темноте. Оба противника выжидали. Никто не рисковал высунуться первым.

Рекрут быстро вернулся в комнату, распахнул настежь окно и ловко спрыгнул в снег.

– Нет! – бросила ему вслед Глафира, порывисто поднимаясь со стула. – Не оставляйте меня одну. Пожалуйста...

Со священным ужасом на лице она покосилась на два распластанных тела. Но Рекрут уже не слышал ее. Держа «наган» наизготовку, он бегло огляделся по сторонам. На фоне хозяйственной пристройке мелькнула чья-то тень. До слуха Рекрута донесся звук отворяемой двери. Он бросился туда, и едва тень снова показалась в поле его зрения, выстрелил. Определить в темноте, попал он или промахнулся, не представлялось возможным. Рекрут замедлил шаг. Из дома прозвучало два одиночных выстрела, затем ночную мглу взрезал девичий крик, и вслед за ним последовал еще один выстрел. Где-то в отдалении завыла собака. Тоскливо и протяжно.

Рекрут продолжал приближаться к хозяйственной пристройке. Входная дверь под порывами ветра болталась на одной единственной петле. Рекрут бочком протиснулся в помещение. Ему едва удавалось различать отдельные контуры и очертания предметов. Звук, отдаленно похожий на крысиную возню, донесся откуда-то снизу. Жиган сделал еще несколько шагов, по-прежнему не опуская дуло «нагана», и взгляд его выхватил из темноты откинутую крышку подпола. Вниз вела небольшая деревянная лесенка. Сзади послышались шаги. Рекрут резко обернулся. Появившегося в проеме Митяя он узнал скорее по комплекции, нежели сумел разглядеть лицо подельника.

– Тот сукин сын, которого оглушил Гаврила, все-таки сумел очухаться, – сообщил Митяй. – Он ранил Глашку. Но я завалил его и того, второго. Что с Графином?

Рекрут не удостоил его ответом.

– Прикрой меня, – коротко распорядился он и быстро спустился вниз по лесенке.

Макушка жигана коснулась свисавшего сверху нейлонового шнурка. Рекрут дернул за него, и подвальное помещение залилось тусклым матовым светом. Казанец машинально пригнулся, ожидая выстрела, но такового не последовало.

– Ну, что там? – донесся сверху голос Митяя.

Глазам Рекрута, едва привыкшим к освещению, предстало совсем не то, что он рассчитывал увидеть. Подвальное помещение не выглядело, как глухой каменный мешок. Вдаль уходил кирпичный коридор, очертания которого уже через пару метров тонули во мраке.

– Здесь потайной ход.

Митяй тоже спустился в подвал.

– Вот сука! – прокомментировал он увиденное. – Все просчитал, гаденыш. Или просто фарт на его стороне? Хотя нам следовало об этом подумать. Я слышал про такие штуки. Революционеры использовали такие лазы, уходя от преследования царской охранки. Графин знал, что тут такой есть.

– Идем за ним, – принял решение Рекрут.

Он уже двинулся было вперед, но Митяй задержал подельника, решительно опустив руку ему на плечо.

– Бессмысленно. Графин уже далеко.

Глаза жигана недобро блеснули.

– Я упускаю его второй раз подряд, – жестко произнес он. – И каждый раз ты удерживаешь меня от преследования, Митяй. В чем дело? Ты на чьей стороне?

– Перестань. Не заводись, Рекрут. Я с тобой, ты же прекрасно знаешь.

– Иногда я начинаю в этом сомневаться.

Митяй убрал оружие в карман. Еще раз пристально всмотрелся в длинный темный коридор и, развернувшись, направился обратно к лестнице. Рекрут за ним не пошел. Опустившись на корточки, казанский авторитет призадумался. В последнее время что-то существенно подтачивало Рекрута изнутри. Москва практически его. Смерть Графина, по большому счету, ничего уже не меняла. Так чего же ему не хватало? Цели? Очередного Эвереста, на который следовало забраться?..

И Митяй, и все остальные замечали, насколько Рекрут вдруг замкнулся в себе.

– Ты идешь? – послышался оклик сверху.

– Иду.

Рекрут поднялся. Миновав шаткие лестничные ступени, вновь оказался в темном подсобном помещении. Фигура Митяя маячила на фоне дверного проема.

– Не парься, – посоветовал бывший уркаган. – Ну, упустили еще раз. А в третий-то точно не упустим. Графину не жить. Тебе нужна его голова, ты ее получишь. Обещаю. Поехали, Рекрут.

Проблема заключалась в том, что казанец и сам не знал, что ему толком нужно. Но за Митяем он все же последовал.

* * *

Москва. Большая Марьинская улица

– Нет, Наталья Николаевна еще ничего, – продолжал рассуждать Андрей, не глядя на Камаева и с удовольствием поглощая жирные наваристые щи. – С ней можно было поладить. А вот до этого воспитательница у нас была, Марья Ильинична – у-у! Сущая мегера! У нее мы все, как шелковые, по струнке ходили. Прошлым летом я себе лишний кусок хлеба после обеда сунул за пазуху, а кто-то возьми и заложи Марье Ильиничне. Я думал, что она из меня весь дух вышибет. До сих пор ссадины на спине остались. Хотите посмотреть?

– Сейчас не нужно, – воспользовавшись тем, что Андрей не смотрит в его сторону, Камаев склонился над столом, выдвинул ящик и положил в него «наган» с пустой обоймой. Рядом опустил и заветный патрон. – Ты ешь, ешь. Я ведь понимаю, что жизнь в приюте не сахар. В нынешние-то времена. Наедайся, Андрюш.

– Спасибо вам, – мальчик продолжал активно работать ложкой, не забывая при этом свободной рукой макать в тарелку ломоть черного хлеба. – С едой у нас там и правда туго было. Но ничего. Ко всему привыкаешь. Я ведь думал, что мне там до конца дней куковать. Кто ж знал, что так получится... – Андрей вдруг неожиданно поднял глаза. – А расскажите мне об отце, Виктор Назарович.

Камаев опустился на стул. Он не вызывал пацаненка на откровенный разговор. О своей жизни в приюте тот стал рассказывать сам. Да и то не сразу. Поначалу большую часть времени Андрей молчал. Осматривался, вновь привыкал к новой жизни за стенами интерната... Он был похож на маленького напуганного щенка. Но постепенно напряженность с лица мальчика исчезла, он как-то приободрился, приосанился, и вот теперь его было не остановить. Ясно было, что долгие годы Андрей испытывал дефицит общения. Ему хотелось выговориться. Но вот сам Камаев к задушевным беседам готов не был. Он считал, что это не к чему. Андрей, в первую очередь, нужен ему для дела. А сантименты в таких вопросах только мешают. Однако и отталкивать пацана он не хотел.