Раньше я считала, что способность Путешествовать дает свободу. Однако теперь мне казалось, что она запирает человека в клетке. Красивой, удобной, очень большой – настолько, что ее границы порой невозможно разглядеть. Но все же это клетка.

Встав, я отряхнула колени от влажной земли и вдруг заметила, что неподалеку от меня на невысокой каменной ограде, тянувшейся вдоль периметра кладбища, кто-то сидит. Это был Саймон. Он появлялся почти во всех отраженных мирах, которые мне довелось посетить в последнее время, и всякий раз при его появлении я вздрагивала. Адди утверждала, будто я сама искала его, но она ошибалась. По крайней мере, сознательно я не искала встреч с ним. Всякий раз для его присутствия находилось логическое объяснение. И все же мы с ним сталкивались постоянно, и я невольно стала задумываться о том, нет ли в его частоте чего-то такого, что притягивает меня к нему. Глупая мысль, но она тешила мое самолюбие, и мне очень хотелось, чтобы так оно и было.

Саймон был весь в черном – черные джинсы, черный плащ, черная футболка. При этом кожа на его шее была бледной, а волосы, выбиваясь из-под черной вязаной шапочки, частично закрывали лоб. В руке он держал большой зеленый этюдник.

– Эй, привет! – окликнул он меня.

– Привет, – ответила я, борясь с волнением. – Не предполагала, что встречу здесь кого-нибудь.

Я не ожидала, что Саймон меня увидит – ведь я не прикасалась ни к кому из тех, что жил в этом параллельном мире. Впрочем, наверное, там, в магазине, или где-нибудь неподалеку от него, мимолетный контакт все же произошел – я вполне могла его не заметить.

Саймон пожал плечами:

– Здесь действительно почти никого не бывает.

Он казался более худым и поджарым, чем его копии из других миров. У него были впалые щеки, а рот с плотно сжатыми губами представлял собой прямую линию. Темно-синие глаза ничего не выражали. Я видела столько разных Саймонов, что легко замечала даже мелкие различия, и всякий раз пыталась угадать, кто он и что он за человек в своей очередной ипостаси. Между тем я во всех параллельных мирах выглядела одинаково, как и в Главном Мире. Разумеется, меня занимал вопрос: какой он видит меня – всегда одинаковой или разной?

– У тебя грустный вид, – сказал Саймон.

Я дотронулась до своей щеки и с удивлением обнаружила, что она мокрая от слез.

– Я в порядке.

Он молча кивнул.

– Послушай… не знаю, чем ты был занят до моего появления, но мне бы не хотелось отвлекать тебя.

Приподняв одно плечо, Саймон перевел взгляд на этюдник. Карандаш снова запорхал над бумагой.

– Это ведь не частная собственность. Так что ты можешь остаться.

За его спиной выстроились в шеренгу, переплетя голые ветви, деревья с могучими стволами.

Сунув руку в карман, я нащупала листок бумаги, который прихватила с собой – Адди присматривала за мной так тщательно, что у меня не было времени, чтобы свернуть из него звездочку.

Огибая могилы, я отошла чуть подальше, чтобы не мешать Саймону, и присела на землю. Он продолжал заниматься своим делом, поглядывая на дерево позади меня. Саймон не предложил мне посмотреть свой рисунок, а я не стала просить его об этом. Закрыв глаза, я прислушалась к шуршанию карандаша по бумаге, к дыханию Саймона, к звучанию параллельного мира вокруг меня.

– Ты часто сюда приходишь? – наконец спросила я, подтянув колени к подбородку.

Как бы мне ни хотелось посидеть молча, впитывая в себя новую для меня отраженную реальность, мне все же было любопытно, почему Саймон оказался именно здесь.

– Когда мне хочется немного передохнуть. Тут хорошо думается.

– Когда слишком много думаешь, это не всегда хорошо.

– Тебе хочется поговорить?

Я пожала плечами:

– Разговорами ничего не изменишь.

– Они могут изменить тебя. – Саймон перевернул лист, причем сделал это так быстро, что я не успела разглядеть, что он нарисовал. – Они могут открыть тебе новые перспективы.

Посмотрев на окружавшие меня надгробия и мраморных ангелов, я снова вспомнила маленькую девочку из магазина. Она даже не подозревала о существовании Мультивселенной – но потеряла отца только потому, что никому не дано изменить ее законы. Внезапно я ощутила усталость – от не приводящих меня никуда Путешествий, от постоянной необходимости делать тот или иной выбор. И еще от того, что, по моим наблюдениям, по сути ничего не менялось. Мне стало настолько плохо от всего этого, что я почувствовала, что готова открыть душу молодому человеку, который был всего лишь отражением настоящего Саймона и который – я знала это совершенно точно – никогда обо мне не вспомнит.

– Понимаешь, моя семья… – начала я. – Видишь ли, все мои близкие очень хорошо умеют делать правильный выбор – как в серьезных вещах, так и в мелочах… Они считают, что жизнь состоит из цепочки решений, которые человек принимает. Каждое последующее вытекает из предыдущего, и так далее – как ноты в мелодии.

Саймон кивнул, продолжая работать карандашом. У меня же пропало желание говорить, но я все же заставила себя продолжать:

– Но это чушь, ерунда. Ты можешь всю жизнь совершать только хорошие поступки, принимать правильные решения. А потом вдруг что-то происходит – совершенно случайно, по не зависящим от тебя обстоятельствам – и перечеркивает все, что было раньше. – Я указала на могильную плиту совсем крохотных размеров. – Здесь похоронен ребенок. Но ведь никто не делает такой выбор. Этого ни хочет никто. Люди умирают не потому, что они что-то сделали или, наоборот, чего-то не сделали. Это не их выбор. Это просто… происходит, и все. Тогда какой смысл мучиться, решая, как поступить, какой путь выбрать? Ведь все предрешено. Какая разница, как ты живешь и что делаешь?

Саймон оторвался от этюдника.

– Разница большая, – заметил он.

– Нет никакой разницы. Сегодня я видела, как умер один человек. Для этого не было никаких причин. Он не совершил ничего плохого, ничего неправильного. И выбора у него не было – никакого. Просто, как говорят, «пришло время». И вот теперь он мертв, а все, что он делал при жизни, потеряло смысл.

– Ты снова плачешь.

Протянув руку, Саймон смахнул с моей щеки слезу, слегка коснувшись кожи рукавом плаща.

– И я ничего не могла сделать, – едва слышно произнесла я. – Ровным счетом ничего.

Он провел рукой по моим волосам, поправляя растрепавшиеся пряди.

– Это тяжелее всего. Я тебя понимаю.

Я кивнула и шмыгнула носом.

– Дэл…

Я посмотрела на Саймона с удивлением, не понимая, откуда ему известно мое имя.

– Знаешь, я прихожу сюда почти каждый день и рисую. Деревья, могилы – все подряд. Почти каждый день, понимаешь? Да, тех, кто здесь похоронен, не вернуть. Но важно то, что я сюда прихожу. Важно, что о них помнят – я, другие люди… Даже если конец всегда один и тот же, это имеет значение. И это делает другим меня.