— Не спеши. Подумай. Не руби с плеча. Нас столько связывает, Олег. И ты не можешь отрицать, что мы были почти идеальной парой. Нас подкосил лишь детский вопрос. Но я готова снова рискнуть. Я… полностью обследовалась. Шансы стать родителями очень велики.

— Я сказал «нет», Лина. Не притворяйся глухой. К тому же, меня больше не интересует детский вопрос, как ты обозвала наши бесплодные попытки. Могу показаться жестоким, но у меня есть дети. Оказывается. И я точно не желаю проходить через все заново.

Она оторвалась от тарелки и снова воспользовалась салфеткой. Очень спокойная. Только грусть, что плескалась в ее глазах, стала слишком осязаемой.

— Я знаю. И поэтому согласна и на второй вариант, если у нас опять ничего не получится. Я готова любить твоих детей, как своих. Мне это будет сделать нетрудно.

Олег поперхнулся, хоть ни к чему и не притронулся. Схватил стакан с водой и осушил его наполовину, пытаясь прийти в себя.

— Знаешь?.. — снова этот гнусный «карк» вырвался наружу.

Лина не могла знать. Разве только…

— Я его убью! — пообещал он зловеще и стиснул челюсти так сильно, пока кровавые кляксы перед глазами не поплыли.

— Не ругайся, прошу. Он не виноват. Ты же знаешь, какой я могу быть настойчивой.

Олег знал. Глянешь — тонкий колокольчик, а не женщина. Двумя пальцами на вид сломать можно. А копнешь — колокол из литого серебра, попробуй расколоти.

— Я понимала, что ты уехал не просто так. Тебя… ничего не держало на родине. Разве что та женщина…

Лина снова смотрела в тарелку и часто моргала. Ресницы трепетали, алебастровые щеки слегка окрасил тонкий румянец.

Все эти годы она знала. Хоть у них никогда не заходил разговор об Але. Возможно, он бы сказал. Если бы Лина тогда не потеряла ребенка… Если бы все сложилось по-другому.

— Мне очень жаль, что она умерла. Действительно жаль, — сглотнула Лина, и Олег увидел, как дернулась ее тонкая шея. — Но моей вины в том нет, правда? Как и твоей. Так получилось. Так сложилось. Ее нет. А дети твои есть. Сын и дочь. Дети, что могут стать нашими. Они так на тебя похожи, Олег. Я уже их люблю. Может, потому что та женщина любила тебя очень сильно. Она даже имена детям дала говорящие. Никита и Лина. Назвала дочь, как меня.

Олег похолодел.

— Лина, это не наши дети, — пояснил терпеливо. С него даже гнев сошел, как прошлогодний снег, и окатил холодным душем.

— Ну так сделай их нашими! — вспыхнула бывшая как порох. — Там всех манипуляций — взять анализ и подать в суд! Любой суд будет на твоей стороне!

Раньше он и сам так думал. И сделать так хотел. Но теперь совсем по-другому смотрел на проблему.

Да и не проблема это вовсе. Живые дети, которым и так досталось со смертью матери, и которые чуть-чуть отошли, согретые любовью Вересовых. Он не хотел детей через такие жертвы. Зачем нужны дети, если заведомо делать им больно, травмировать и насильно навязываться?

Олег был благодарен судьбе, что Лерочка очень вовремя появилась в его жизни. Он до конца сам не понимал ее рассуждений и увещеваний, сопротивлялся внутренне, отторгал даже саму мысль, что останется в стороне от своих сына и дочери.

И только сейчас, сидя за столом в ресторане и глядя на искаженное страданиями лицо бывшей жены, понял, как для него важно, чтобы никто и никогда не сделал его детям больно.

— Да, любой суд будет на моей стороне, — сказал он очень тихо, — но зачем мне такие жертвы? Если бы им было плохо, если б они попали в детский дом или к плохим усыновителям, я б сделал все, чтобы сделать их счастливыми. Но мои дети, потеряв мать, окружены любовью, заботой, теплотой. Их любят всем сердцем.

— Но мы тоже будем их любить! — кинулась грудью на стол Лина, жадно вглядываясь Олегу в лицо. Она будто хотела вбить в него свою веру.

— Будем или не будем? Сможем или не сможем? — холодно поинтересовался он. — Все в будущем времени, ты не заметила? Это только предположение. Правда может оказаться весьма суровой. Допустим, ты своего добьешься. Допустим, — нажал он, подавляя вспыхнувший лихорадочный блеск в Линкиных глазах. — Допустим, я протяну детей через суды, отниму их у тетки и ее мужа. Выдерну сына и дочь из привычной среды, сделаю их несчастными, нанесу очень серьезную психологическую травму — новую. Они и так ее получили, потому что лишились матери совсем недавно. Хватит ли тебе и мне сил сделать их счастливыми снова? Полюбить? Понять? Дать не просто шмотки и деньги, а душевное тепло? Моему сыну шестнадцать. Взрослый парень. Мятежный подросток. В тебе хватит терпения и той же якобы любви, которой еще нет, чтобы принять его таким? Это не детки с картинки, Лина. Это личности, характеры, непростые судьбы. И уж если тебе так хочется ребенка, ты бы могла сделать счастливым малыша, у которого никого нет на этом свете. Усыновить и дать ему то, в чем он нуждается. Но ты же не хочешь любого малыша. Тебе подавай либо своего, а на худой конец сойдут дети бывшего мужа.

Он видел, как поникла Лина, как побледнела, будто полиняла.

Олег чувствовал себя правым, как никогда.

— Я не хочу быть жестоким. Не хочу делать тебе больно, потому что ты — замечательная женщина, достойная и любви, и детей, и только всего самого лучшего в этой жизни. Мы прожили с тобой очень долго — это тоже правда. И я старался, изо всех сил старался, чтобы ты не была несчастна. Но у меня не получилось. Может быть, потому, что во мне не хватило сил любить тебя. Мы никогда не говорили с тобой по душам. Никогда не делились сокровенным — теми мелочами, чепухой, казалось бы, которая важна только между двумя и не касается никого другого. Вся наша жизнь крутилась вокруг двух вещей: деньги и дети, которых я не смог тебе дать.

— Зато ей смог, — прошептала Лина. — В том, что у нас нет детей, ты не виноват. Это я… Это у меня не получилось родить. Я часто думала: может, если бы ты любил меня хотя бы в половину, как ее, то у нас все получилось бы. Я знаю, это глупо, но нет-нет, но думаю так. Я несла этот груз всю нашу семейную жизнь.

— Настало время избавиться от него, Лин, — сказал Олег твердо. —