Закончив чтение служебной записки, начальник ГРУ тяжело вздохнул и, не глядя на ее автора, задумчиво уставился в окно. Потом, словно вспомнив о присутствии в кабинете Гульева, повернул к нему голову и тихо спросил:

— Кто-нибудь еще читал вашу докладную?

— Нет, — мотнул головой Леонид Александрович.

— А с кем-нибудь из наших старших офицеров вы делились изложенными в записке фактами и своими версиями?

— Нет, Петр Иванович, ни с кем не делился.

— Вам не приходилось слышать о том, что кто-то еще подозревает Полякова в измене Родине?

— Кроме полковника Сенькина Анатолия Борисовича, который работал в Нью-Йорке вместе с Поляковым, никого назвать не могу.

— Тогда, пожалуйста, поподробнее о характере подозрений полковника Сенькина.

Сосредоточившись, Гульев начал последовательно рассказывать о семнадцатилетней давности истории, связанной с посещением Поляковым и Сенькиным офиса руководителя американской миссии при Военно-штабном комитете Организации Объединенных Наций. Когда Гульев высказал версию о том, что именно тогда, в конце 1961 году, в офисе генерала О'Нейли и произошел несанкционированный и визуально не зафиксированный контакт Полякова с представителями спецслужб США, Ивашутин спросил:

— И как долго длился этот контакт?

— Минуты две-три. Это по сообщению Сенькина.

— Да, этого времени вполне достаточно, чтобы договориться о месте конспиративной встречи за пределами офиса американской миссии, — подтвердил Петр Иванович. Подумав, добавил: — Это при условии, если Поляков сразу согласился пойти на контакт с американцами.

— Совершенно правильно.

— Но, с другой стороны, контакта могло и не быть, — мрачно констатировал Ивашутин. — Вы же сами сказали, что визуально он не был зафиксирован. Это хорошо еще, что Сенькин смекнул о том, что мог тогда произойти скрытный контакт Полякова с представителями американских спецслужб. Связь с ними могла состояться и раньше, во время его первой командировки в Нью-Йорк. Разве мы не вправе допускать это?

— Все может быть, — согласился Гульев, потом вдруг отрицательно покачал головой.

— Я что-то не понял? Вы что… не согласны? — удивился Ивашутин.

— У меня есть на этот счет свое особое мнение. Я склонен придерживаться версии Анатолия Борисовича Сенькина. Именно после установления контакта в офисе генерала О'Нейли Поляков и был впоследствии завербован и все последующие годы работал и работает по сей день и час на нашего противника. Если бы я не был убежден в своем мнении, я не написал бы на ваше имя служебную записку и не напросился бы к вам на прием. И имейте в виду, я от своего мнения не буду отступать.

Последняя фраза заставила генерала армии вновь погрузиться в размышления. Громко и монотонно отстукивали время настенные часы, отбивая минуту за минутой. Но начальник ГРУ не замечал течения времени, одна мысль сменяла другую: «Почему я шел на поводу у Изотова, который постоянно продвигал Полякова по служебной лестнице, хотя дела его в разведке шли ни шатко ни валко? Но тем не менее этот человек с двойным дном дослужился до генерала. А мы все ушами хлопали и потворствовали его карьерному росту… Слава богу, что я не послушал Изотова, чтобы оставить Полякова на оперативной работе в разведцентре. Интуиция подсказала мне тогда убрать этого негодяя из центрального аппарата ГРУ. В ВДА он будет под постоянным контролем преподавателей и всегда будет на виду… Немаловажно и то, что я отдалил его от высокопоставленных покровителей… Главное теперь — чтобы он не узнал о возникших у Гульева и Сенькина серьезных подозрениях… А там посмотрим, как поступить с ним… Время покажет…»

Сомнения о продажности Полякова все еще продолжали терзать душу генерала армии: никаких улик и свидетельств о его шпионской деятельности не было. «И потому сорвать с него маску лжепатриота нет никакой возможности. А с другой стороны, — продолжал рассуждать Ивашутин, — если Поляков будет и дальше сливать секреты американцам, то, когда вскроют его предательство, беде не миновать. Это будет беда похлеще той, которая была после разоблачения Пеньковского[76]. Меня, как и Серова, могут тоже снять с должности?! И не только снять, но и выгнать из Генштаба, если подтвердится версия Гульева?.. Что же делать?» — спрашивал он себя и не находил ответа. Потом тяжело поднялся из кресла и, пошатываясь, стал задумчиво прохаживаться по кабинету. Мозг его в эти минуты работал как компьютер. Спустя некоторое время он остановился и, не глядя на Гульева, проговорил:

— Как только подумаю, Леонид Александрович, что участник войны, генерал советской разведки пошел на такой чудовищно преступный шаг… нет, в это трудно и страшно поверить…

— Вы можете сомневаться, товарищ генерал армии, сколько угодно, а я — нет! И все это оттого, что вы не так хорошо знаете его, как я! — мгновенно отреагировал Гульев.

Такая категоричность собеседника обеспокоила Ивашутина. Он вернулся к столу и, скользя взглядом по служебной записке, словно для самого себя шепотом произнес:

— Что же нам делать с ним?

Потом вскинул голову и, посмотрев на Гульева, чуть громче опять спросил:

— А какие у вас, Леонид Александрович, могут быть предложения в отношении Полякова?

Гульев, не задумываясь, ответил сразу:

— Надо сообщить о нем куда следует. Я имею в виду КГБ. Пусть там проверяют обоснованность наших подозрений… Пора нам вносить ясность в это дело. И чем раньше это будет сделано, тем лучше для нас всех…

Ивашутина не покидало тревожное чувство, что Поляков давно уже вел двойную игру, но чувства — это одно, а доказательства — совсем другое. А доказательств-то никаких… Генерал армии Ивашутин прошел большую жизненную школу: в органы госбезопасности был направлен в 1939 году, участвовал в Финской и Великой Отечественной войне, в 1951 году стал первым заместителем председателя МГБ СССР. А в начале 1963 года его назначили руководителем ГРУ и заместителем начальника Генштаба. Он был уверенным в себе человеком, умеющим не только ставить общие задачи, но и вникать в мельчайшие детали оперативных дел военной разведки. Всегда был осмотрителен и осторожен не только в сложных ситуациях, но и в мелочах. Обдумывая и взвешивая свою досадную ошибку с назначением Полякова на должность начальника разведывательного факультета, он твердо решил для себя где-то через год или два отправить его опять в загранкомандировку, в какое-нибудь посольство, где контрразведка КГБ могла бы проконтролировать все его контакты с американцами.

* * *

Генерал-майор Поляков интуитивно чувствовал, что некоторые офицеры ГРУ относятся к нему с каким-то недоверием и даже с едва заметной подозрительностью. Видя все это и понимая, что перебросили его в академию только для отвода от загранкомандировок, он повел себя в высшей степени осмотрительно: уничтожил хранившиеся дома тайнописные копирки, письма-прикрытия, шифртаблицы, инструкции по зашифровке и расшифровке тайнописных сообщений.