человек неприятный и злой. Любое событие я воспринимаю исключительно с точки зрения его пользы или вреда для себя. Я с недоверием отношусь к людям, которые утверждают, что заботятся об общественном благе, или тратят свое свободное время на благотворительность. Этот нескрываемый альтруизм, как мне кажется, говорит лишь о желании, чтобы все вокруг восхищались, какой ты хороший. Но через несколько недель после смерти Вероники мои ощущения переменились. С одной стороны, эта переоценка вполне соответствовала моему всегдашнему эгоизму. Отец горевал неизбывно и долго. Каждый день, возвращаясь с работы, я заставала его в слезах. Он почти ничего не ел и очень сильно похудел. Его лицо стало серым. Волосы поредели. Миссис Ллевелин сохраняла жизнерадостный фасад, но даже ей не удавалось уговорить папу поесть. Мы, разумеется, не обсуждали причину его беспросветной скорби. Упоминание имени Вероники представлялось бессмысленной жестокостью. Поэтому мы говорили о всяких житейских пустяках, как будто ничего не случилось. Именно так изменились мои ощущения по поводу ее смерти: из-за папиной боли мне самой стало больно.

А потом произошло кое-что еще. Однажды вечером за столом я обернулась в ту сторону, где обычно сидела сестра. Я собиралась задать ей вопрос и так и застыла с открытым ртом. Впервые я окончательно осознала, что ее больше нет и не будет. Теперь ее смерть представилась мне в новом свете. В мире образовалась дыра, пустота на том месте, где раньше была Вероника. Исчезла не только физическая оболочка, но и все содержимое ее ума. Вопрос, который я собиралась задать, уже навсегда останется без ответа. Все ее знания, все накопленные воспоминания, все будущие мысли и действия – все ушло безвозвратно. Лишившись ее навсегда, мир как будто уменьшился. Из моего горла вырвался горестный всхлип. Я пыталась его удержать, но не смогла. Я замаскировала его под приступ кашля и бросилась прочь из комнаты.

Я пришла к доктору Бретуэйту в четвертый раз, и Дейзи жестом пригласила меня присесть. Соболиная шуба мисс Кеплер висела на вешалке у двери. Я была рада, что привычный порядок восстановился. Когда я уселась, мне вдруг пришло в голову, что Вероника, наверное, сидела на этом же стуле в ожидании, когда Дейзи скажет, что уже можно идти в кабинет. Сидела с прямой спиной, сложив руки на плотно прижатых друг к другу коленях, как сейчас сижу я. Впрочем, я сомневаюсь, что Вероника заметила бы оторванный кусочек обоев над столом Дейзи. Вряд ли он беспокоил бы ее так же, как беспокоит меня. И ей уж точно не пришло бы в голову похвалить кардиган Дейзи. Кардиган Дейзи ее нисколько не трогал. Вероника была человеком здравомыслящим и практичным. Она никогда не гналась за модой. Носила плохо сидящие юбки, неуклюжие туфли, а иногда и твидовые брюки мужского фасона. Иногда мне казалось, что она предпочла бы родиться мужчиной. Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что Вероника курила трубку.

Дейзи была непривычно сосредоточена на работе. Видимо, после того, как нас застали за разговором на прошлой неделе, ей хотелось заранее отбить у меня все желание вступать с ней в беседу. Возможно, Бретуэйт устроил ей выговор. Я попыталась представить, какое ей было назначено наказание. Тем не менее у меня вдруг появилась идея. Зная, что если я буду раздумывать слишком долго, то найду сотню причин, чтобы не исполнить свой замысел, я сразу же перешла к действиям и обратилась к Дейзи:

– Я хотела спросить, вы, случайно, не помните одну из бывших клиенток доктора Бретуэйта? Ее звали Вероника.

Я небрежно повела рукой, чтобы показать, что это просто случайная мысль и меня не особенно интересует ответ.

Дейзи посмотрела на меня. Быстро указала глазами на дверь кабинета. Сморщила лоб и втянула голову в плечи.

– Вы сами знаете, что мне нельзя обсуждать с вами других посетителей, – хмуро проговорила она.

Теперь она уже не казалась приветливой и дружелюбной.

– Просто мне любопытно, помните вы ее или нет.

– Совершенно не важно, помню я ее или нет. – Она произнесла эти слова громким шепотом. – Вы не должны задавать мне такие вопросы.

Она снова принялась печатать, нарочно стараясь стучать по клавишам как можно громче.

Я описала ей Веронику.

– Доктор Бретуэйт даже писал о ней в одной из своих книг, – сказала я сквозь грохот клавиш. – Он назвал ее Дороти. Я всегда думала, что это имя ей очень подходит.

Мне показалось, что в глазах Дейзи мелькнуло что-то похожее на узнавание.

Она прекратила печатать и посмотрела на меня.

– Я не читала ни одной его книги.

У меня сложилось впечатление, что она испугалась.

– В каком-то смысле я прихожу сюда из-за нее, – сказала я.

– Меня не касаются ваши причины. – Ее щеки стали пунцовыми.

Дверь кабинета открылась. В приемную вышла мисс Кеплер. Она была сама на себя не похожа. Ее лицо горело, потекшая тушь размазалась по щекам. Волосы растрепались. Когда Дейзи подавала ей шубу, она рассеянно убрала за ухо прядку, упавшую на глаза. Она скользнула по мне пустым взглядом, словно видела впервые. Меня это задело, но, поскольку у нее наверняка были причины для такого загадочного поведения, я решила молчать просто из солидарности.

Как только она ушла, в дверях кабинета возник Бретуэйт. Все это напоминало плохую комедию с элементами фарса из жизни провинциальной аристократии, поставленную в любительском драмкружке. Хотя Бретуэйт не отличается особенной статью, он был подобен маленькой стране, чья империя простирается далеко за пределы ее границ. Он как будто заполнил собой весь дверной проем. Он посмотрел на меня, но не поздоровался, даже не улыбнулся, и я испугалась, что он слышал мой разговор с секретаршей. Он сказал Дейзи, что спустится вниз на пару минут, и ушел. Мне было слышно, как он спускался по лестнице.

Видимо, опасаясь дальнейших расспросов, Дейзи предложила мне пройти в кабинет. Я закрыла за собой дверь и оглядела комнату. Было необычно оказаться здесь в одиночестве. Несмотря на разрешение войти, я чувствовала себя непрошеной гостьей. Я подошла к диванчику у окна и сняла перчатки. Мой взгляд упал на картотечный шкафчик рядом с письменным столом. Какие тайны скрываются в этих ящичках! Как обычно, один из ящиков в верхнем ряду был выдвинут почти наполовину. Я покосилась на дверь. Бретуэйт говорил, что пробудет внизу пару минут. Прошло уже секунд тридцать. Я поставила сумку на пол. По спине пробежал холодок. Достанет ли у меня смелости? Я сказала себе, что уже хватит раздумывать. Надо действовать. Промедление смерти подобно. Я прошла через комнату. Четыре