У Елены кольнуло в памяти вчерашнее: «Чтобы он шептал: я люблю тебя, а я могла промолчать, но так чтобы он понял, что я тоже люблю его».

«Я никогда ему не говорила, что люблю, но хотела слышать эти слова. Я эгоистка», — подумала она и вспомнила, как уже взрослым Марат написал краской на асфальте под ее окнами «Я люблю тебя». На сердце потеплело — сумасшедший. И разлилось теплом — любимый мой.

И вновь она ничего не сказала в ответ, но промолчала так, что у него не осталось сомнений.

Ей стало легче. Камень вины свалился с души, уступив место профессиональным заботам.

— Что ты узнал? — спросила она, выбираясь из-под одеяла.

— Ты даже не раздевалась, — укоризненно покачал головой Марат, заметив, что она спала в верхней одежде. И сказал, как отрезал: — Ничего не скажу, пока не приведешь себя в порядок и не позавтракаешь.

Бодаться характерами не было ни сил, ни желания. Елена покорно поплелась в ванную, сбросила одежду и встала под душ. Вода унесла усталость, вернула свежесть и веру в себя. Ей стало легче.

После душа, обмотав голову полотенцем, она вошла на кухню. Стол ломился от тарелочек и пакетиков с едой.

— Откуда? — удивилась Елена.

— Заехал по пути в ресторан. Время уже обеденное, взял все, что было.

— И не притронулся?

— Ну, понимаешь, — Марат мялся и голодными глазами смотрел на стол. — Ты говорила про семейные ценности. Еда сближает, и все такое.

— Да ешь ты наконец! Знаешь, как приятно смотреть на сытого мужчину, — призналась она и тихо добавила, — когда он твой.

Они сели за стол. Голодный муж ел быстро и много, она неспешно и избирательно.

Когда Марат насытился, она кивнула:

— Теперь рассказывай.

— Смотался, куда нужно, переговорил со всеми, кем можно, некоторых пришлось будить.

— Это ты умеешь.

— Картина получается следующая.

Валеев освободил центр стола и объяснял, двигая столовые приборы.

— Семья Токаевых путешествовала на автомобиле по Золотому кольцу. Их было трое. — Марат показал вилку и две ложки: большую и чайную, комментируя: — Отец, мать и восьмилетний сын. Представь: вечер, сильный дождь, узкая трасса, они едут по своей полосе, а им навстречу летит «мерседес» с мигалкой.

Три столовых прибора, в руке Марата, натолкнулись на большую кружку и рассыпались. Марат взял большую ложку и отложил в сторону.

— Его жена погибает сразу. Мальчика с тяжелой черепно-мозговой травмой доставляют в реанимацию районной больницы, подключают к аппарату искусственной вентиляции легких. — Марат передвинул чайную ложку к солонке. — Туда же привозят Токаева. Он тоже без сознания, с травмой головы и переломами ребер.

Вилка переместилась к грязному блюду из-под салата.

— Кошмар, — вырвалось у Елены.

— Это только начало кошмара. Под утро Токаев приходит в себя. Ему сообщают о смерти жены. Сын лежит где-то в соседней палате. Токаев способен передвигаться и хочет увидеть сына. — Марат стал двигать вилку вокруг тарелки. — И в этот момент — бац! — на этаже гаснет свет. Медсестра включила чайник, ветхая проводка не выдержала нагрузки.

— Но уже утро, в больнице светло.

— Электричество — это не только освещение, но и работа аппаратуры.

— А резервное питание? — начала догадываться Елена.

— Генератор в больнице в таком состоянии, что на его запуск требуется час и хороший механик. Аппарат вентиляции легких должен был переключиться на работу от собственного аккумулятора, но тот давно неисправен. — Валеев кувырнул солонку рядом с чайной ложкой. — Пока разбираются с коротким замыканием, сын Токаева умирает.

Марат вздохнул, поднял чайную ложку и положил ее рядом с большой и накрыл салфеткой. Вилка в его руке стала метаться между тарелок по всему столу.

— Токаев воет от боли, обвиняет персонал, готов расправиться с главврачом. Главврач женщина, она клянется, что сто раз сообщала в облздрав о неисправности проводки и плохом оборудовании. Показывает Токаеву письма на имя чиновника Локтева.

— Давай угадаю, — прервала его Елена. — Локтев — первая жертва с отрезанными пальцами?

— Да. Он распорядился потратить бюджетные средства не на закупку оборудования для районных больниц, а на служебные автомобили для чиновников и ремонт их кабинетов.

— Прекрасно, — язвительно прокомментировала Елена. — В шикарно обставленном кабинете Локтев и встретил свою смерть.

— Так и было. — Марат с размаху ткнул вилкой в пирожок. — Кровь за кровь.

С минуту оба смотрели на торчащую вилку.

— Все-таки месть, — пробормотала Елена.

Марат взял соседний пирожок, откусил разом половину и, запивая чаем, сказал:

— Главврач мне по секрету сообщила, что в тот день в ее больнице пропали ампулы с наркозом. Было подозрение на Токаева, но она замяла инцидент, тем более, что он дал согласие отправить сердце сына в Москву для трансплантации. Подписал все бумаги.

Елена подняла карандаш, лежавший на столе, сжала его, словно приготовилась писать, внимательно рассмотрела и задумчиво промолвила:

— Три пальца, которыми держат ручку. Ими можно убить пациента, украв деньги, а можно спасти смертельно больного, подарив сердце. Для этого требуется всего лишь поставить подпись.

— У чиновника оттяпали именно эти три пальца, — подтвердил Марат.

Елена сменила карандаш на нож:

— Не могу понять Токаева. Одной и той же рукой он отнимает жизнь и спасает кого-то.

— Серьезная травма головы, что ты хочешь.

— С непредвиденными последствиями. Что-то переклинило.

— Я еще не все рассказал. В добавок ко всем бедам полиция предъявляет Токаеву обвинение, что в аварии виноват именно он. Не уступил дорогу транспорту с мигалкой. Чиновник, спешивший в Москву, отделался ушибами, его водитель порезал лицо, но от материальных претензий оба отказались. Типа, проявили благородство. Однако Токаева обязали компенсировать стоимость разбитого «мерседеса», а это ого-го какая сумма.

— Ясно почему он невзлюбил чиновников.

— Гибель близких плюс издевательское обвинение. Если бы со мной случилось такое, не уверен, что поступил бы иначе.

— Он отомстил Локтеву, и не попался, мог бы остановиться.

— Отомстил за смерть сына. А за смерть жены?

— Чиновник в «мерседесе», — кивнула Елена. — Кто он?

— Пока не знаю, в протоколе его имя не фигурирует. Даже номера «мерседеса» не попали на фотографии. Их сразу сняли. Единственная зацепка — фамилия водителя. Но очень зыбкая.

— Почему?

— Потому что Кузнецов. Ни имени, ни возраста. Представляешь, сколько таких?