О желании облизать мне ноги Беверли высказалась как о чем-то совершенно естественном. Для рабынь Гора это обычная вещь, но на Земле дело обстоит иначе. Неужели она забыла о своем земном происхождении и воспитании?

— Но почему, господин, ты не позволяешь мне не только видеть тебя, но и слышать твой голос? О! Кажется, я поняла! Узнать человека можно не только по его облику, но и по голосу. Ты не хочешь, чтобы я запомнила даже твой голос! Или, — Беверли задрожала, — просто ты считаешь рабыню существом слишком низким, чтобы снизойти до разговора с ней?

Я улыбнулся. Напуганная, подобострастная рабыня не узнала меня в гонце Рагнара Воскджара, вальяжно восседавшем за пиршественным столом, но я ничуть не сомневался, что по голосу Беверли опознает меня мгновенно.

— Я придумала, господин, — сказала она, радуясь своей догадке. — Если ты молчишь для того, чтобы остаться неузнанным, прикоснись к моему левому плечу, а если твое молчание есть знак презрения к недостойной слов жалкой рабыне — коснись правой руки.

Она напряглась, трепетно ожидая моего знака.

— Пожалуйста, господин! — молила девушка, но я не шелохнулся. — Понимаю, — горестно промолвила Беверли, — господин считает, что рабыня не вправе знать даже это. На то его воля. Однако, — она поежилась, — ты не знаешь, как страшно беспомощной, беззащитной девушке с завязанными глазами. Впрочем, может быть, ты это прекрасно знаешь? — Беверли улыбнулась. — Ну конечно, господин, ты прекрасно знаешь, как следует обращаться с рабыней.

О себе как о рабыне Беверли говорила как о чем-то само собой разумеющемся.

— Но все же, — продолжила девушка, — ты позволяешь мне говорить. Ты не ударил меня, чтобы я замолчала, не вставил мне в рот деревяшку и не засунул кляп. Следовательно, по крайней мере до тех пор, пока я не почувствую твой пинок или удар твоей плети, мне позволено говорить. Возможно, ты хочешь меня слышать. Но с чего бы это? Разве могут интересовать господина слова ничтожной рабыни?

Будучи искренне озадаченной, она непроизвольно подергала петли своего шнура.

— Чем я отличаюсь от других девушек? — спросила себя Беверли, размышляя вслух, и тут же, найдя ответ, радостно воскликнула: — Ну конечно! Во всей крепости я единственная рабыня родом с Земли! Тебе ведь рассказали об этом, не так ли? Наверное, господину еще не случалось обладать земными девушками и мое происхождение заинтриговало его. Да, скорее всего, тебе рассказали, откуда я прибыла. Ты ведь не раздвинул мне рот, чтобы посмотреть, нет ли в моих зубах кусочков металла. Не думаю, чтобы меня выдало произношение, ибо на Горе множество варварских акцентов, а я уже выучилась говорить по-гориански вполне сносно.

Я усмехнулся, признавая, что маленькая хвастунья не лжет: по-гориански она и впрямь говорила бегло и непринужденно. Мне языки давались с необыкновенной легкостью, но нельзя было не признать, что ее лингвистические способности не намного уступали моим.

— То, что мои хозяева назвали меня Беверли, — продолжала рассуждать она, — само по себе еще ничего не значит. Земные имена на Горе дают и местным девушкам, предназначенным для рабского служения. Правда, ты мог заметить крохотный шрам на моей левой руке. Он земного происхождения и называется «метка вакцинации».

Я улыбнулся. Такие метки и пломбы в зубах используются работорговцами как почти безошибочные признаки земного происхождения. И горе девушке, у которой они есть, ибо тогда ее почти наверняка ждут более тяжкие цепи и более жестокое, безжалостное обращение.

— Все-таки, скорее всего, тебе сказали, что я с Земли, и тебя это заинтересовало, — продолжила она. — Вот тогда ты и решил призвать меня на сегодняшнюю ночь в свои покои. Наверное, ты захотел узнать, верно ли, что земные женщины представляют собой сочный пудинг?

Меня позабавило то, что мисс Хендерсон воспользовалась горианским выражением, обозначавшим сочетание страстности и покорности в рабыне. Сам я по собственному опыту знал, что приписывать качества сочного пудинга только земным девушкам столь же ошибочно, как и присваивать его только горианским рабыням. Верно было лишь то, что рабыни в любом случае обладают этим свойством в большей степени, нежели свободные женщины. Что же до достоинств, в первую очередь сексуальных, то они редко зависят от места рождения. В чем-то одном хороши уроженки Земли, в чем-то другом — Гора; главное, чтобы они осознавали себя рабынями.

Представьте себе, какой ужас должен наполнять рабыню, познавшую свою истинную природу, при мысли о мире, где она вынуждена была бы влачить унылое существование, подражая мужским стереотипам поведения и не имея возможности обрести господина! Не удивительно, что, будучи обращенными в рабство, такие женщины скоро начинают воспринимать свой ошейник с радостью и восторгом. К покорности их, разумеется, принуждают, но коль скоро такого рода насилие позволяет им обрести себя, они воспринимают его как принуждение к счастью.

Для свободной горианской женщины радости рабства представляют предмет тайной зависти. А вот для земной женщины, оказавшейся во власти горианского господина, такого рода радости являются подлинным откровением.

— Я думаю, — сказала мисс Хендерсон, — что ты намерен опробовать меня, чтобы узнать, заслуживают ли земные девушки твоего внимания. Однако, хотя я и нахожусь в полной твоей власти, ты пока еще не счел нужным как-либо меня использовать. Наверное, ты сделаешь со мной что тебе вздумается, когда на то будет твоя воля, но пока мне, ничтожной невольнице, не приказано иное, я должна говорить.

Поскольку Беверли принимала меня за уроженца Гора, она полагала, что мне интересны сведения о природе земных девушек, а также и о самом мире, из которого этих девушек изъяли. Земные рабыни занимают на Горе спорное положение, хотя, как мне кажется, в последнее время отношение к ним несколько изменилось, причем в их пользу. Некоторые горианцы особо пристрастны к рабыням с Земли, тогда как другие решительно предпочитают местных уроженок.

Как правило, женщине с Земли приходится прилагать много старания, чтобы добиться привязанности хозяина, который презирает ее и ценит куда ниже любого домашнего животного. Долгие месяцы усердного прилежания, внимательности и учебы, бескорыстной любви и службы могут потребоваться такой женщине, чтобы убедить владеющего ею жестокосердого самца в том, что она достойна носить его ошейник. Тогда, возможно, в один прекрасный день, увидев ее преклонившей перед ним колени, хозяин небрежно коснется ее щеки, и рабыня, рыдая от счастья, покроет его руку горячими поцелуями. Хозяин возьмет ее за плечи, уложит, вдавив спиной в пол, и овладеет ею. Когда все закончится, он возьмет плеть и прикажет ей встать на колени, после чего, может быть, ударит ее, а может — лишь прикажет поцеловать плеть. Когда господин уйдет, рабыня останется на коленях, с опущенной головой и счастливой смущенной улыбкой на губах.

— Меня зовут Беверли Хендерсон, — поведала она, — и я из мира, называемого Земля. Наверняка ты что-то слышал о нем. Заверяю тебе, это не сказки, он существует на самом деле. Работорговцы захватили меня там и доставили на Гор, чтобы я носила ошейник и училась служить настоящим мужчинам. Таким, как мой господин, который, — Беверли улыбнулась, — раздел меня, связал и поставил на колени у своих ног. Ни один мужчина на Земле не силен настолько, чтобы позволить себе нечто подобное.