Гитару? Я её, разумеется видел в кладовке, но отогнал мысль о том, что она может быть моей. У кого нет гитары дома, в конце концов?

– Хоть бы сыграл чего, – говорит мама.

– Так поздно, соседи милицию вызовут, – отбрыкиваюсь я. – К тому же после травмы у меня, всю музыкальность отшибло. Одно дело фирменные пластинки слушать, а другое – пальцы в кровь стирать.

– Ой, болтун ты, Егорка. Что-то я не припомню, чтобы ты в кровь их стирал. Вечно выдумаешь что-нибудь. Иди чай попей.

Я ложусь спать. Умиротворённый Радж сопит рядом, а вот мне как-то не спится. Думаю я о Лиде. Я посылаю ей благодарности за горячие ласки, но размышляю о том, что у неё на уме. Странная девушка. Непростая. Есть в ней что-то безбашенное, роковое, неподвластное рациональному уму.

Чего она хочет? Получила моральную травму, когда тётку посадили и теперь пытается типа очиститься? Бред. Фигня полная. То, что сегодня произошло, естественно, самодеятельность и никто ей санкции на такое не давал и не мог дать. Обычные махинации и шышли-мышли в магазине, не ахти, какое дело, чтоб так рвать одно место. Это, как баллистической ракетой по стае ворон стрелять. Мда…

Что тогда? Хочет во что бы то ни стало построить карьеру и готова идти по головам, трупам и постелям? Или у неё кукушечка поехала? Или она меня полюбила с первого взгляда? Или нацелена на что-то большее, что сейчас незаметно? На что можно выйти через меня? На Каху? Да ладно, чего смеяться-то. Простите, люди добрые, возникнут же мысли на ночь глядя. Ладно, понаблюдаю за ней, попытаюсь понять, чего ей надо от меня.

Но вот слова её, высокопарные и банальные про добро и зло, про сторону и всю эту прочую чухню и хню, так вот, слова её кое-какой след в душе моей оставили-таки. Я мент или жучила? Да, школьник, да пацан, ну и что, буду колбасу левую по коробкам раскладывать и сметану бодяжить? Там, у себя, будучи Добровым, я бы за такие слова…

Я встаю и иду на кухню. Радж поднимает голову и внимательно следит за мной, но остаётся лежать, ленится, бульдожья морда. Наливаю стакан воды из-под крана и жадно выпиваю. Вкусная, холодная… Ладно, спать надо… Спать.

Утром Рыбкина преданно ждёт у подъезда. Про вчерашнее не говорит, но выглядит как бы недовольной. Видать неполностью удовлетворил я её своими объяснениями. Блин, как бы мне её страсть на тормозах спустить… Что бы с ней стало, если бы она про Лидку узнала, представить даже не могу. Кондратий бы хватил, наверное.

Уроки проходят спокойно и после четвёртого я свинчиваю. Бегу в больницу. Хочу прийти чуть пораньше, чтобы навестить Татьяну, если она сегодня дежурит. Пробиваюсь в отделение и узнаю, что сегодня она выходная. Не судьба значит, Таня. Потом когда-нибудь.

Выхожу на улицу, встречаюсь в условленном месте с мамой и иду вместе с ней за отцом. Он уже готов. Бледный, но решительный. Встреча проходит скомкано, все смущаются, обниматься никто не решается. В общем все, как будто по колу проглотили.

В машине всё тот же водитель, Амир. Он, к счастью весьма, словоохотливый и всю дорогу, все десять минут, что мы едем, ни на секунду не смолкает, донимая отца вопросами об армии.

Дома атмосферу разрежает Раджа, радостно встречающий нас с мамой и немного настороженно относящийся к новому человеку. Он, конечно, уже бывал здесь, но доверие собаки нужно ещё заслужить.

Оказывается, пока я был в школе, домой привезли отцовские вещи из училища. Их не много, два чемодана да пара коробок. Мама специально приходила с работы для этого. А теперь она идёт на кухню разогревать диетическую еду, а отец неловко топчется посреди комнаты, не зная, куда себя пристроить.

– Пап, да всё нормально будет, – тихо, чтобы не было слышно на кухне, говорю я. – Смотри, диван твой. Распоряжайся им, как посчитаешь нужным. В тумбочке чистое постельное бельё. Пойдём в спальню.

Я подвожу его к шифоньеру и открываю дверку.

– Вот, мама тебе место освободила, так что можешь занимать. Если захочешь, конечно, а то может и поваляйся пока, а вещи потом разложишь. Никаких проблем, ноу стресс, делай как тебе удобно. Хорошо? В кладовке ещё есть куча места можешь туда чемоданы поставить. Хотя лучше я сам поставлю. Приду и поставлю потом.

Отец внимательно смотрит и слушает, не переспрашивает, не возражает.

– Я буду спать с тобой в одной комнате на раскладушке, ну, ты это уже знаешь. Очень надеюсь, что временно, и время это быстро закончится. Да?

Я подмигиваю, а он в ответ только хмыкает.

– Ребята, давайте за стол, – зовёт с кухни мама.

– Пошли, – говорит отец. – Не будем заставлять себя ждать.

Мы идём и едим жидкий куриный бульон и овсяную кашу. Она, по-моему, чуть ли не всю ночь варилась. Во время обеда я пытаюсь задавать темы для разговора, впрочем, не особенно удачно.

После обеда мама уходит в свой институт, да и я начинаю собираться. Отец в очередной раз выспрашивает меня про работу и получает рассказ о том, как я представляю себе обязанности кладовщика.

В гастрономе сегодня довольно оживлённо. Основной интерес посетителей вызывает мясной отдел. Здесь имеется свежая прекрасно выглядящая колбаса и буженина. Эргономика процесса не очень хорошая, поэтому народ толпится, подолгу не покидая магазин.

Технология такая. Человек встаёт в очередь. Когда подходит его черёд, он просит продавца взвесить ему колбасы. Продавец взвешивает и пишет на кусочке бумажной ленты сумму к оплате. Покупатель берёт этот клочок бумаги и идёт с ним к кассе и встаёт в очередь. Достояв, отдаёт кассиру. Кассир накалывает эту бумажку на торчащую из дощечки металлическую спицу и выбивает чек.

Покупатель отдаёт деньги и возвращается в отдел. Там он снова встаёт в очередь, чтобы получить свой взвешенный и оплаченный товар. Продавец получает чек, надрывает его, отыскивает свёрток покупателя и возвращает вместе с чеком. Чек надрывается для того, чтобы хитрый покупатель не смог повторно предъявить его продавцу.

В общем, нужно отстоять практически три очереди ради одного куска колбасы. Правда, справедливости ради, надо сказать, что последняя очередь движется быстрее других. В любом случае, никто не ропщет. Таков порядок вещей.

Я захожу сначала в бакалейный. Лида смотрит на меня с едва заметной улыбкой, но глаза остаются серьёзными.

– Привет, – улыбаюсь я, –