Одной из отличительных черт Г. К. Жукова было то, что он чувствовал обстановку. Решение, которое ему задним числом предлагали полковники Васильченко и Кононенко, было очевидным, но таило в себе опасность катастрофы в будущем. На московском направлении рисковать катастрофой, подобной Харькову мая 1942 г., было бы по меньшей мере безответственно. Поэтому действия Западного фронта в январе – марте 1942 г. обозначены печатью осторожности, которую недальновидные люди могут называть действиями «растопыренными пальцами». [297]

Случай с М. Г. Ефремовым следует рассмотреть поподробнее. Как показывает пример полковника Васильченко, критические замечания в отношении Г. К. Жукова появилась не в конце 1980-х и в начале 1990-х годов. В недрах советской военно-исторической мысли существовал ряд легенд, смысл которых сводился к наличию «пятен на солнце». В роли «солнца» выступал Г. К. Жуков. В новых условиях эти легенды несколько заострили свои формулировки, но по сути остались прежними и несут на себе неизгладимый отпечаток того времени, которое их породило.

У каждой эпохи есть свои герои. Помимо современников, литература и публицистика выбирает в прошлом личностей, в наибольшей степени соответствующих образу «героя нашего времени». В период застоя героями стали персонажи фильмов Э. Рязанова, снимавшего замечательные фильмы из жизни инфузорий, планктона, наполнявшего советские НИИ-фига и НИИ-чего. Он повествовал нам о славных парнях, совершавших далекие от радищевских путешествия в виде бесчувственного тела из Москвы в Ленинград, о поедателях документов на отчетных заседаниях гаражного кооператива и тому подобных личностях. Люди вроде бы неплохие, но не поражающие волевыми и интеллектуальными качествами. Иногда даже просится на язык слово «идиотики». Особенно ярко это проявляется, если сравнить рязановских горе-ученых «биолухов» из «Гаража» с главным [298] героем фильма об ученых героической эпохи – «Девять дней одного года» М. Ромма 1961 г. Вы можете себе представить блестяще сыгранного А. Баталовым ядерщика Гусева («А единицу измерения назовут Гусь…»), скандалящего из-за места в гаражном кооперативе? Я почему-то не могу. У него просто голова другим занята, и на мещанские радости ему просто наплевать…

К сожалению, тенденция смены вех и нравственных ориентиров коснулась априори мужественной и героической сферы – истории войны. Сказка ложь, да в ней намек: фильмы Э. Рязанова не были самостоятельным явлением, а отражали определенные тенденции развития общества. В сфере военно-исторической начались поиски своих «докторов Лукашиных» вместо «физиков Гусевых». Разумеется, таких патентованных инфантильных идиотиков, как Женя Лукашин, в военной сфере найти тяжело, а уж во главе армий – невозможно. Но оказалось вполне возможным найти плывущую по течению жертву обстоятельств. Идейным противовесом жесткого, даже жестокого Г. К. Жукова стал генерал М. Г. Ефремов, трагически погибший командующий 33-й армией. О его армии размером с комплектную дивизию написано едва ли не больше, чем обо всех остальных армиях, участвовавших в наступлении Калининского и Западного фронтов в январе – марте 1942 г. История с направленной на Вязьму, отрезанной от основных сил фронта и впоследствии разгромленной в ходе попытки пробиться к своим 33-й армии освещена в целом ряде статей и книг. О рвавшихся к Вязьме с севера 39-й армии и 11-м кавалерийском корпусе С. В. Соколова известно куда меньше, хотя с оперативной точки зрения они во многом повторили судьбу 33-й армии и корпуса Белова. Также не получили адекватного освещения в литературе позиционные бои под Юхновом в январе – марте 1942 г. За примерами не нужно далеко ходить: [299] наступательные операции 50-й армии, в ходе которых были «растрепаны» несколько танковых бригад, совершенно неизвестны в противоположность действиям практически лишенной танков 33-й армии. Сам Болдин в «Страницах жизни» предпочел отмолчаться, ограничившись пространным описанием тактического эпизода под деревней Милятино, где оборона немцев была взломана в лучших традициях позиционной войны – «сапой», т.е. подкопом, в который была заложена взрывчатка.

Нельзя сказать, что М. Г. Ефремов был на хорошем счету у командующего Западным фронтом. Как раз в период подготовки к «проталкиванию» к Вязьме, 28 января 1942 г., Г. К. Жуков написал на командующего 33-й армией весьма нелестную характеристику. В ней, в частности, были следующие определения: «Оперативный кругозор крайне ограничен. Во всех проведенных армией операциях неизменно нуждался в постоянном жестком руководстве со стороны командования фронта, включительно тактического применения отдельных дивизий и расположения командного пункта армии. Приказы выполняются не в срок и не точно. Приходится все время подстегивать, за что имеет выговор в приказе»{136}. Общий вывод из характеристики был неутешительным: «Должности командующего армией не вполне соответствует. Целесообразно назначить командующим войсками внутреннего округа»{137}. Конспирологическая версия о том, что Жуков знал, что операция кончится катастрофой, и заранее готовил отрицательную характеристику на командующего бросаемой в пекло армии, представляется надуманной. Даже командующий 50-й армией И. В. Болдин, с которым, как мы могли видеть выше, [300] Г. К. Жуков совершенно не церемонился в обсуждении оперативной обстановки, получил куда более лестную характеристику: «И. В. Болдин лично дисциплинированный, испытанный, храбрый, энергичный и требовательный командир. Войсками армии руководил уверенно, в тяжелой обстановке не терялся». При этом списать какие-то свои потенциальные промахи на «оскандалившегося» И. В. Болдина у Г. К. Жукова было куда больше возможностей, чем на сидевшего без боеприпасов под Вязьмой М. Г. Ефремова. Отрицательные характеристики вообще были редкостью. Командующий 5-й армией Л. А. Говоров в характеристике, написанной в тот же день, что и ефремовская (28 января 1942 г.), был назван требовательным, энергичным, храбрым и организованным командиром.

Чтобы понять причины появления такой характеристики, обратимся к раннему периоду командования М. Г. Ефремовым 33-й армией. В первые дни декабря 1941 г. войска немецкой 4-й армии предприняли попытку наступления на Москву несколькими боевыми группами в центре своего построения. Для отражения немецкого наступления командармом-33 генерал-лейтенантом М. Г. Ефремовым 3 декабря была собрана группа войск в составе 18-й стрелковой бригады, 5-й танковой бригады, 136-го и 140-го танковых батальонов, 23-го и 24-го лыжных батальонов при поддержке дивизиона «катюш». Соответственно 136-й танковый батальон насчитывал на 1 декабря 10 Т-34, 10 Т-60, 9 «Валентайнов» и 3 «Матильды», 140-й танковый батальон 5 декабря имел 4 KB, 4 Т-34, 1 Т-60 и 1 Т-26. 5-я танковая бригада М. Г. Сахно насчитывала 9 танков. Также в отражении удара немцев участвовала 20-я танковая бригада соседней 5-й армии, но она ограничилась ведением огня с места по объекту атаки. Сосредоточение пехоты 18-й стрелковой бригады А. И. Сурченко запоздало. [301] М. Г. Ефремов прислал руководившему действиями двух танковых батальонов начальнику автобронетанковых войск 33-й армии генерал-майору М. П. Сафиру записку: «Михаил Павлович! Подожди до подхода пехоты». На всякий случай уточню: в распоряжении М. П. Сафира были танковые батальоны, не имевшие в отличие от танковых бригад своей мотопехоты.