От могучего удара внутри полусгнившего корпуса пришел в действие пусковой механизм, ржавая предохранительная планка рассыпалась в пыль, и не «протухший» за восемьдесят лет стакан с гремучей ртутью, взорвавшись, заставил детонировать пятидесятикилограммовый заряд, установленный под настилом палубы. Взрывная волна в воде распространяется мгновенно. Остальные заряды (а работоспособными остались все, кроме одного) сработали через доли секунды после первого.

Взрыв почти трехсот килограммов взрывчатки на глубине в сорок метров вначале не был виден на поверхности.

Пименов орал матерно с кормы бота, показывая в сторону «Ласточки» кулак и все неприличные жесты, какие мог вспомнить. Кущенко, сообразив, что то, о чем предупреждал Леха, таки произошло, разворачивал яхту на обратный курс, красиво уложив ее на борт. Ошалевший от пролетевшей рядом многокилограммовой смерти, Ельцов барахтался рядом с погружающейся на дно разорванной надувной лодкой, визжа, как поросенок.

При распространении взрывной волны в воде и далее, в воздухе, все находящееся на границе сред гибнет мгновенно. Олег Ельцов превратился в мешок с переломанными костями за миг до того, как вода над местом взрыва забурлила и взлетела вверх пенным столбом. От сотрясения качнулась, казалось, сама чаша бухты.

Леха присел на полусогнутых, и слова застряли костью у него в горле.

Вместе с тоннами воды в воздухе зависли серебристые рыбьи тушки, какие-то непонятные обломки, нити водорослей, желеобразные тела медуз, «хондовский» мотор с «резинки» вместе с остатками фанерного транца, кувыркающиеся в воздухе серебристые ельцовские баллоны и само, похожее на дохлого червяка, тело Ленкиного мужа.

«Тайну» подбросило, и тут же бот провалился вниз, подсев под бортовую волну. Идущий с глубины вал достиг скалы, огораживающей бухту, бессильно лизнул массивное каменное тело и ринулся назад, вырастая на глазах.

— Держись! — заорал Леха Ленке и сам вцепился в кормовой леер, как обезьяна за ветку.

Волна обрушилась на бот и перескочила через него, покрыв палубу сплошным слоем. Потоки хлынули в рубку через открытые окна, смывая все со стола, и ухнули по трапу в тесную каюту. Изотова успела ухватиться за стрелу тали и удержалась на палубе чудом. С грохотом врезались в генератор «фаберовские» баллоны, и он, плюнув искрами, замолк.

— Твою мать! — прокричала Ленка, отплевываясь. Глаза у нее были круглые. — Ох, ничего ж себе…

Пименов ничего не сказал — он следил за «Ласточкой», по которой также хлестнул обратный вал, отраженный от противоположной каменной стенки. Яхта, на счастье, была куда выше приземистой «Тайны», и вода прокатилась только по ее открытой корме, но все же крен катера едва не стал критическим. «Ласточка» легла на борт так, что зарылась фальшбортом в море, в какой то миг Леха видел даже синюю подводную часть, основание пера — еще секунда и яхта сделала бы оверкиль[22], но все-таки устояла.

И в этот момент взлетевшая в воздух вода обрушилась вниз вместе с рыбой, водорослями, медузами, обломками лодки, мотором и изломанным телом Ельцова.

Изотова провожала падающий труп непонимающим взглядом, и только когда то, что мгновения назад было Ельцовым, ударилось об воду со звуком, перекрывающим шорох миллионов капель, бьющих по поверхности, она охнула. Но охнула не от шока, как подумалось Лехе, а скорее от неожиданности.

«Это все… — подумал Пименов, крутя головой, словно контуженный. Думалось почему-то отрешенно, словно он смотрел на случившееся со стороны, а не был непосредственным участником разыгрывающейся драмы, в которой уже был один покойник. — Вот и кончился старый французский фильм».

Труп Олега качался на волнах лицом вниз, и вода вокруг него окрашивалась в кровавый цвет.

«Ласточка» заглушила моторы и шла к «Тайне» уже по инерции, в наступившей тишине слышно было, как на два голоса воют в рубке обнаженные наяды. Кущенко с окаменевшим лицом уже стоял на баке. Снизу, перед форштевнем яхты, медленно всплывали оглушенные взрывом рыбины.

Пименов перевел взгляд на Изотову.

Та стояла неподвижно, мокрая насквозь. С волос на плечи капала вода, капли сбегали и по лицу, так что плачет она или не плачет, было не разобрать.

Но Леха был уверен, что Ленка не плачет, а рассматривает искореженное тело мужа с некоторым интересом, как вивисектор разглядывает только что разъятый труп исследуемого животного. Или как испорченный ребенок глядит на бабочку с оторванными крылышками, еще минуту назад порхавшую между ярких цветов.

Ельцов не был похож на бабочку. Сейчас он более всего напоминал мертвую морскую звезду — руки и ноги его были раскиданы в стороны, а тело странно изломано, отчего не возникало сомнений, что позвоночник лопнул в нескольких местах.

— Что это было, Пима?!

(У Кущенко даже испуганный крик больше походил на визг.)

— Что это, мать твою, было?

Леха вспомнил, что Кущ и слыхом не слыхивал о зарядах на дне, но необходимость объясняться больше не пугала. Что означала еще одна открывшаяся ложь в сравнении с длинной чередой обманов, предстоящих впереди? А в том, что придется лгать и изворачиваться во время предстоящего следствия, он не сомневался, как и в том, что надо будет откупаться. Сезон кончился вместе с фильмом о солнце, море и приятности супружеской неверности. Дальше были будни.

— Потом объясню…

Он махнул рукой в сторону растерянного Куща и подошел к Ленке, стоявшей неподвижно, словно корабельная скульптура. Или Бегущая по волнам на виденной в детстве литографии. Только герои у Грина были благородны до полного неправдоподобия, жили долго и умирали в один день, но от этого становились только более привлекательными. В жизни так не бывало. В жизни почему-то чаще бывало так, как сейчас. Без благородства и красивых диалогов.

— Ты поможешь мне его поднять? — спросил он негромко.

Изотова кивнула, продолжая жадно смотреть на страшную картину перед ней. И Леха подумал еще, что так смотрят, когда хотят что-то сохранить в памяти надолго, если не навсегда!

— Что это было? — опять завел свое Владимир Анатольевич.

«Ласточка» подошла совсем близко. Девицы уже выли не в рубке, а стоя у планшира. Вот уж кто был перепуган не на шутку. Скучная поездка с вымученным ночным весельем оборачивалась одной большой неприятностью.

Когда они с Ленкой поднимали тело Ельцова на «Адвенчер», Леха поразился, насколько тяжелым оказался Олег, казалось, он налился свинцом. Внешне, если не считать обильного кровотечения из носа, рта и ушей, тело было практически не повреждено, а вот с позвоночником он не ошибся — взрывная волна перебила его в нескольких местах. Глаза Ельцова были широко открыты, в них не было ни муки, ни боли — одно бесконечное удивление. Пока Пименов правил к «Тайне», Олег лежал между двумя банками, как куча мокрого белья, брошенного на пайолы, и при каждом скачке «резинки» по короткой волне голова его болталась на переломанной шее игрушкой-неваляшкой, были когда-то такие. Ленка же вела себя спокойно, словно и не прожила с этим, пусть и нелюбимым, человеком несколько лет, — помогла поднять тело из воды, уложить на дно лодки, а теперь сидела на носовой банке спиной к покойнику и даже не поворачивалась. И горе не лежало у нее на плечах неподъемным грузом, Леха умел замечать такие вещи.