Он повернулся к Пименову и улыбнулся широко и неискренне.

— Поедем делить добычу…

— А «Тайну» ты мне предлагаешь бросить?

— А на кой тебе эта рухлядь? Купишь что-то поновее… Хочешь, я тебе «Ласточку» продам?

Он махнул рукой в сторону белоснежной яхты, раскачивающейся на волнах.

— С твоим ящиком не сравнить!

— А зачем сравнивать? Каждому свое… — ответил Пименов. — «Тайна» — мой корабль. А я на нем капитан. Какой-никакой, но капитан…

— Ёксель-моксель! Да на здоровье! Не хочешь — не надо. Будешь чапать на своем корыте. Не потопнешь. Сейчас не осень. Ты куда? — спросил он.

Пименов встал, покряхтывая.

— Генератор посмотрю. Нужно еще баллоны заправить.

Слава Богу, генератор не был поврежден основательно. Въехавшая в него спарка только повредила клеммник, и один конец силового кабеля болтался в воздухе… Болт согнулся почти под прямым углом, и Леха, с трудом отогнув его, набросил клемму, не затягивая гайки. Пока сойдет и так: из него не стрелять, а сейчас не до правил безопасности. Он осмотрел «Фаберы» — вмятин не было, очевидно, удар пришелся на ребра жесткости, и подсоединил спарку к компрессору.

— А что с покойничком? — задал очередной вопрос Владимир Анатольевич, наблюдая за действиями Лехи. — С собой возьмешь? Хоронить с почестями?

— Я бы похоронил здесь. Но это Ленка пусть решает.

Кущ хихикнул, что было едва слышно за ветром.

— Воссоединение семьи. Забавно, Пима… Никогда не думал, что судьба сведет нас вместе. Кто я и кто ты? Разницу чувствуешь? Гусь свинье не товарищ…

Пименов уже собрался было спросить, кто гусь, а кто свинья, но вовремя прикусил язык.

— И эти двое… — продолжил Владимир Анатольевич. — Ну, Ленка — баба огонь! Еще в соку, как посмотришь, так сразу и пробирает… Как была помоложе, так не пробирало. Я ж ее помню! Так, дохленькая поблядушка, давалка, каких пруд пруди… А тут — характер! Прям слона на скаку остановит и хобот ему оторвет! А Ельцов… Будет ему земля пухом…

Кущенко примерился, наклонился и аккуратно сплюнул через фальшборт.

— Ничто. Пустое место. Ему с такой бабой рядом нельзя. Как он так долго протянул — ума не приложу. Для обычного мужика такая, как Изотова, — это даже не граната в заднице — гораздо хуже.

Он замолчал ненадолго.

— Ты врубаешься, зачем я тебе об этом говорю?

— Меня предупреждаешь?

— Почти. Мне-то, Пима, это по барабану… Хочешь — суй куда хочешь хоть голову, хоть головку! Просто, я смотрю, ты уже попал… А с телками так нельзя! С телками надо осторожненько, потому что если баба чувствует, что ты на крючке, то…

Кущенко махнул рукой.

— Ну, ты у нас мальчик взрослый. Сам соображаешь, да? Она же из тебя веревки вьет. Вот за что я, Леха, люблю продажную любовь! Купил себе все, что надо, и не паришься. Тебе за бабки такой Париж устроят, что «за бесплатно» и не приснится! А надоели — гони к чертовой матери! Такого добра на рубль пучок!

И тут Пименов понял, что чего-то не хватает.

— Где они? — спросил он.

— Кто?

— Эти твои телки?

— А… Телки? Домой отправил!

— Вплавь? Ты что, их убил?

Кущенко рассмеялся.

— Да, говорят же тебе — домой отправил! На хера мне руки пачкать? Я что — больной? Я в городе человек уважаемый… Это ты у нас асоциальный элемент! Зачем друга утопил, а? Куда Ельцова дел? Кто убил кассира Сидорова?

— Где они?!!

— Да не ори ты, Пима! — попросила Изотова, появляясь на палубе. — Я их на лодке отвезла в соседнюю бухту. Там есть проход наверх. Выползут, жирок порастрясут! Это тебе не у клиента на члене прыгать… Жить захотят — выползут.

— Ну? — спросил Кущенко торжествующим тоном. — А ты меня сразу в убийстве обвинять! И как в твою голову такая глупость могла прийти? Кто из нас гуманист? А?

Береговая линия в соседней бухте была совсем узенькой. Если наяды не выползут наверх по крутой и узкой козьей тропе, то их просто смоет в море прибоем за пару часов. А если сорвутся на полпути — то так и останутся лежать в тесной расщелине, пока кто-то случайно на них не наткнется. А ходят здесь редко. Так кто там у нас гуманист?

— Не парься, — Кущенко, казалось, прочитал мысли Пименова. — Выползут. А не выползут, что с них, тупых блядей, взять! Никто и искать не будет, уж поверь! А шанс я им дал!

— На кой ты их сюда тащил, Кущ?

— А это чтоб тебе в голову глупости не лезли…

— А сейчас не полезут? Не боишься уже?

— А сейчас мне уже по барабану! — заявил Владимир Анатольевич. — Полностью. Мы с Ленкой обо всем договорились. Даже о том, что тебя кидать полностью не будем. Ты у нас, Пима, что-то вроде гаранта.

— И давно договорились?

Кущенко посмотрел на него, как смотрят на душевнобольного, — с колоссальным сочувствием и брезгливостью.

— Давно, конечно. Ёксель-моксель! Еще до того, как они с Олегом к тебе пришли. Пима, ты что, всерьез думал, что тебе кто-нибудь дал бы в прибрежных водах шастать, как по бульвару? Это ж погранзона, а не хухры-мухры! Кого, наивный ты наш, хотел обмануть своей баечкой про туристов? Что я не знаю, как ты туристов катаешь?

— Это правда, Ленка? — спросил Губатый.

— Правда… — сказала она, нисколько не смущаясь. — Но что это меняет?

— Ровным счетом ничего.

— Тебя никто не собирался кидать, Леша.

— Да? Он уже сказал… Полностью вы меня не кинете. Отвалите от щедрот.

— Да не боись, Пименов! — ободряюще сказал Кущенко. — Ну что, тебе пяти процентов мало будет? Ты ж у нас бережливый и экономный! Перетопчешься!

— Значит, ты и тут решила подстраховаться? — Леха смотрел ей в глаза, и Ленка не отводила взгляд. — А как вы собирались избавиться от Олега?

— По обстоятельствам, — отрезала она. — Не трогай Ельцова. Он мертв, и я не хочу плохо говорить о покойниках. Он умер легко, и пусть мне это зачтется. Это лучшее, что могло с ним случиться!

— Костыли, — произнес Пименов с грустью. — Он — костыль. Я — костыль. Нет людей… Одни только костыли. Представляешь, Изотова, если в мире не останется никого, кто тебя искренне любит? Вот для тебя все только подпорки, ступеньки на лестнице, по которым ты идешь к цели. И вот доползаешь ты до цели… Все! Туча в твоих руках! Глядь, а вокруг никого… Одни костыли, подпорочки, ступенечки… Ау? Кто тут меня любит? Кто тут мне предан по-настоящему? Ан — нет никого… Ступеньки, они ведь любить не могут, если, конечно, знают, что они ступеньки! Не затоскуешь? Или выберешь себе костыль для любви? Оно так, конечно, проще! Находишь себе молоденького и пристраиваешь в дело, только не всегда удержать получается.