Что Мисс Бесконечность, что «лучший человек нашего времени» думали о душе, жаждали постичь смысл бытия и даже замахивались на тайны мироздания, я же была занята только одним – мышиной возней безумного ревнивца с бедной женой его Марфушенькой. И мне вдруг стало очень стыдно от приземленности собственных интересов. Люди о вечном и высоком думают, усилия прикладывают, чтобы добраться до первоосновы всего существующего, а я все о каких-то глупостях пишу. Марфушенька сдуру вышла замуж за безумного ревнивца, который запирает ее, уходя на работу. Однажды бедняжка вышла на балкон подышать свежим воздухом и встретила свою любовь, которая, оказывается, была так близко – балконом ниже. Полромана они лазают друг к другу в квартиры по простыням туда-сюда, вверх-вниз. Потом их застает Стас, звереет, закатывает сцену ревности. Возлюбленные пускаются от него наутек, мчатся по опустевшему ночному городу неизвестно куда. Безумец уж почти нагнал их; в его руке появляется пистолет. Хлоп! Бабах! – выстрел! Сосед с нижнего этажа падает без чувств на асфальт рядом с постом ГАИ. Стас сам сдается, его увозят в обезьянник. Любовник Марфушеньки в больнице приходит в себя – он всего лишь ранен в руку. Снова свадьба. Влюбленные счастливы, безумца отправляют туда, где ему и место, – в психбольницу. Роман почти дописан. Осталась только сцена отправления Стаса в лечебницу для душевнобольных, и нужно придумывать сюжет для нового романа... Интересно, занимаясь всю жизнь описанием подобных жизненных хитросплетений, можно ли добраться до первоосновы всего существующего? Или «лучший человек нашего времени», который, пока я думала о своей глупой писанине, продолжал в экстазе расписывать положительные стороны прокладки кабеля, начиная от котлована и заканчивая гигантским домом, прав, что, работая с плюгавенькими буковками, выскакивающими на монитор компьютера, никогда не понять смысла жизни?

– «Кукурузница» моя, снегурочка! Переезжай ко мне! Будем жить вместе! И вообще, давай поженимся! – именно так Кронский закончил свою пламенную речь касательно прокладки первого в его жизни кабеля.

– Нет, нет! Я работать, кроме как в родных стенах, нигде больше не могу! – Мне не хотелось никуда переезжать – у меня уже был печальный опыт. С меня и Власа хватило!

– Но я без тебя жить не могу! Давай тогда я к тебе перееду? Все время не хватает чего-то – знаешь, будто у тебя во сне правую руку безболезненно отрезали, а наяву ты все время об этом забываешь и пытаешься ею постоянно чего-нибудь сделать: то сковородку с плиты переставить, то книжку с полки достать. Вдруг смотришь – а руки-то нет!

– Очень яркий пример, – выдавила я из себя, думая о том, что же будет, если «лучший человек нашего времени» переедет ко мне жить. С одной стороны, я привыкла постоянно быть одна, но с другой – мне очень не хотелось его терять, потому что я привязывалась к нему все сильнее и сильнее, и с каждым днем все роднее он становился для меня.

– Так я переберусь к тебе?

– Я не знаю, стоит ли это делать...

– Конечно, стоит! – убежденно проговорил он. – Тогда я сейчас к себе, вещи подсоберу, кое-что для работы нужно взять, и опять к тебе.

– Приезжай лучше завтра после смены. – Я надеялась за сегодняшний вечер написать про то, как безумного ревнивца увозят в психушку, или хотя бы набросать план эпизода.

– Как скажешь, мой недоступный абонент. Я на все согласен. Так я поехал вещи собирать?

– Ну да, – нерешительно проговорила я, сомневаясь в правильности своих действий.

Однако после ухода Алексея мне не удалось не только набросать план заключительной сцены романа, но и вообще включить компьютер.

Сначала позвонила Огурцова и сумбурно попыталась рассказать, что у ее мамаши окончательно съехала крыша (она так и выразилась – мол, у мамаши моей крыша съехала окончательно), но в чем конкретно выражался «съезд», я уразуметь так и не смогла, поняла лишь, что Нина Геннадьевна загремела в больницу.

– А у меня бабушка в монастырь уходит! – словно хвастаясь, ввернула я. – Поедешь со мной проводить ее послезавтра в 12.00? Она хотела тебя видеть.

– Дурдом какой-то! – возмутилась подруга. – Но я подъеду. Надеюсь, не встречу там мерзавца Карпа Игоревича.

– Вряд ли, – сказала я, но тут же усомнилась – что, если вся партия «Золотого песка» решит с присущей ей помпезностью устроить Мисс Бесконечности грандиозные проводы в монастырь?

Анжелка продолжила прерванный мною рассказ. Из дальнейшего хаотичного, взволнованного и взбудораженного какого-то повествования будущей матери-героини, переполненного междометиями и восклицаниями, я смогла лишь разобрать, что к ней домой сегодня заявился Михаил и был поражен огромным животом бывшей супруги.

– Он сказал, что мы должны жить вместе! Сказал, что не потерпит безотцовщины и мы обязаны снова зарегистрировать свои отношения! Ха! Ух! Очень мне это надо! А он мне – мол, мы не для себя это сделаем, а для детей! Ага! Как же! Фиг ему на постном масле! – прогремела Огурцова и, сказав, что самодур и деспот Михаил совсем ей нервы поднял, бросила трубку.

Минут пять я гадала, что же в действительности произошло в семье Огурцовых—Поликуткиных, но так и не добравшись до сути сей тайны, взглянула на серую крышку ноутбука, хотела было дотянуться и открыть ее, как снова:

Дзз... Дзззззззз...

– Маш! Тебе наша беременная звонила? – это была Пульхерия.

– Только что. Но я ничего не поняла! Что с Ниной Геннадьевной? В какой она больнице?..

– В моем отделении, – брякнула Пулька, а я чуть было со стула не свалилась.

Оказывается, история эта началась довольно давно – еще тогда, когда Анжелкина мамаша впервые свернула Кузино фланелевое одеялко в четыре сложения и, засунув его в резиновые утягивающие трусы, купленные на два размера больше как раз для этого случая, отправилась к сватье под предлогом навестить внуков. Именно в тот момент, когда дочь поведала ей о своей беременности, в голове у Нины Геннадьевны созрел план, вернее будет сказать, что план этот она вовсе не вынашивала днями и месяцами, а ее просто осенило – озарило, только она успела положить телефонную трубку после разговора со своей вновь тяжелой дочерью.

– Она сделала вид, что беременна от Ивана Петровича, – пояснила мне Пулька.

– Зачем? – изумилась я.

– Сначала, наверное, хотела в нем чувство вины вызвать – вот-де, поматросил, поматросил и бросил, к другой ушел, срамник! А потом и сама поверила в это и заболела так называемой мнимой беременностью. Ее даже стошнило на глазах у бывшего мужа.

– Но зачем все это? – с нетерпением повторила я свой вопрос.

– Да чтобы вернуть его! – воскликнула она и рассказала о том, как Нина Геннадьевна слезно попросила Пульку помочь ей. У нее в нужный момент будто бы начнутся схватки, она позвонит «своему доктору», то есть нашей Пульхерии, дабы та прислала за ней «Скорую» и поместила ее в послереанимационную палату, сама бы на глаза Ивану Петровичу не попадалась, а какого-нибудь другого врача подослала.