– Нет, – сказал он, – не совсем. Неважно. Важно знать не почему кто-то попал в тюрьму, а почему он в ней остался. Да, конечно, тому, кто в ней оказывается, рано или поздно, зачастую сразу же, предлагается выйти на свободу. Но какой ценой? Работа, непрестанная работа, сверхурочно, часами, а потом еще часами, подчас целую ночь, целый день; кто в состоянии выдержать подобный режим? А если захочешь от этого уклониться, придется заручиться попустительством надзорной службы, чтобы они закрыли глаза, а за подобную снисходительность надо платить. В конце концов снова оказываешься в полиции, так что всегда имеешь дело с тюрьмой, причем с ее самой унизительной стороны, с тюрьмой, из которой уже не можешь выйти.

– Вы не преувеличиваете? И там-то вы и повстречали Буккса?

– Буккс немедленно ополчился на тех, кто соглашался принять льготы подобной отсрочки. Используя свои способности к интригам, он их преследовал, травил, уничтожал. В результате он поставил на ноги самую настоящую организацию, и этот опыт стал для всех нас решающим. Ибо когда государство пытается вырвать людей из тюрьмы и силой выставить их на вольный воздух, то дело тут в том, что тюрьма представляет для него угрозу и, внедряясь в нее, ты подвергаешь государство опасности.

– Вы так думаете? Вы только что с иронией спрашивали меня, сидел ли я в тюрьме. Нет, я не познал ее на ваш лад; но, со своей стороны, тоже мог бы вам о ней рассказать. Я много раз приходил туда, общаясь по делам с административным отделом, где работал некто Крафф. Для него те сценки, о которых вы только что упоминали, объяснялись совсем по-другому, самыми обычными, столь свойственными нравственности этих кругов скандалами.

– Почему бы и нет? Это весьма специфические круги, – изрек он с горделивым высокомерием.

– Да не такие уж специфические. Боюсь, вы строите досадные иллюзии, и все, что вы только что наговорили, почти не имеет значения. Вы считали, что это ловкий ход – сбежать в свои карцеры; но что вы сделали? Ответили государству согласием, только и всего, ибо его самое заветное желание – оставить вас в тюрьме, потому что вы совершили проступок, и понудить остаться там по своей воле, потому что подлинной целью вашего заключения и было это обретение свободы воли. Впрочем, действительно ли вы сидели в тюрьме, вы и Буккс? Может статься, мне все равно. В любом случае это не причина подавлять меня своим превосходством!

– Сильно сказано! Жизни, мне кажется, в вас предостаточно.

– Я говорю не из духа отрицания. Но вы не видите вещи как они есть. Вы не видите всего. Я же вижу все.

– Это верно, мы не видим всего. По-этому-то так велика наша сила.

– Что за тон, откуда такое недружелюбие! Не хотите ли теперь объясниться начистоту? Только что, когда вы меня укусили, вы сделали это того не желая, потому что вам было больно, или по другой причине: по… по злобе?

Он хитро на меня посмотрел.

– Но на самом деле я вас не кусал. Просто сжал вашу руку вот так, – и необычайно живым жестом он схватил мою здоровую руку и прижал ее к губам. В меня словно ударила молния. Я машинально отдернул руку, потер ее об одеяло; я смотрел на нее с ощущением, что этот холодный, терпкий, горький, ну да, кусачий рот от нее не отрывался. – Видите, – косноязычно продолжал он, разевая рот, – больше никаких зубов. Я вовсе вас не ненавижу. И жаль, что больше не могу общаться с вами через перегородку, мы в некотором роде были товарищами по карцеру. А потом вы, несмотря на болезнь, пришли меня навестить. Ваш приход идет мне на пользу; после того как вы вернулись, у меня не было приступов, я много говорю. В сущности, – произнес он, глядя на меня с тенью бесцеремонности, – почему вы вернулись?

Я опустил глаза на свою руку. Хотел ли он и в самом деле ее поцеловать? Он изобразил что-то жестами, какое-то действие, будь то еда, укус или поцелуй.

– Не знаю. Должно быть, поддался тревоге. Со вчерашнего дня весь дом просто захлестнуло. Откуда такой наплыв больных? Эвакуируются новые районы? Вы не в курсе?

– Когда вы вошли, я подумал, что вы явились, потому что конец… У меня было такое чувство, что момент настал. Я не ожидал вас увидеть, а вы двигались так величественно, так торжествующе! Можно было поверить, что одним движением подбородка вы собираетесь решить нашу судьбу, прикрыть и запечатать могилу. Какая выразительность, какой горделивый вид! Вполне может быть, что в тот момент меня это покоробило: это уж чересчур, дерзость казалась мне чрезмерной, ранила мою убежденность, что через все это нужно пройти со скромностью, соблюдая полное равенство; и, как бы то ни было, не забывайте, вы-то тут не победитель.

– Но, – сказал я, глядя, как дрожат мои руки, – если вы меня сразу не узнали, за кого же тогда вы меня приняли?

– Да нет, я вас очень даже узнал. – Он снова в меня вгляделся. – Думаю, меня взбудоражил ваш здоровый вид. Открыв глаза, я обнаружил вашу лучезарную внешность: это было так неожиданно! У меня перед глазами только вот эти головы, и тут я вдруг вижу ваше лицо, ваш сияющий взгляд. Очень странное мгновение.

– У меня что, в самом деле был настолько здоровый вид?

– Чудовищно.

Он чуть прищурился и затем закрыл глаза. Каким печальным и униженным чувствовал я себя! Но разобраться, почему именно, мне было все еще трудно. В то же время я чувствовал себя лучше, мое запястье оцепенело; я решил уйти, раздраженно думая о маленькой служанке, которая, вместо того чтобы за мною присматривать, смылась с ватагой парней.

– Еще один булыжник, – сказал он, не открывая глаз и слегка кривясь.

– Опять ваш каменщик? – спросил я в некотором раздражении.

– Работает как может, – с улыбкой заметил он. – Возможно, он излишне добросовестен: тщательно отделывает, возвращается к одному и тому же месту, кладка никогда не кажется ему достаточно гладкой. По какому-то колебанию я чувствую, когда он собирается переместить камень. Ой! – завопил он. – Ой, ой!

Он выпрямился, свирепо уставившись на меня выпученными глазами, и его крик, хоть я его и предвидел, столь яростно меня отбросил, что я пнул ногой старика. Впрочем, он тут же успокоился.

– До моей комнаты редко доносятся ваши крики, – сказал я, придвигаясь ближе.

– Дело в том, что я почти не просыпаюсь. Такое случается в полусне. И еще, я ему помогаю. Мне всего-то и нужно