делал старец Максим то, что должен. Был мятежным, Нила Сорского сторонником ярым. Но в Лавре Троицкой тогда, в прежней благой ещё жизни своей, пришёл я на поклон с Анастасией и малыми царевичами именно к нему… И вовек не забыть тех слов, что сказал Максим, выслушав благие намерения царя молодого: "Богомолья, тобою затеянные, хороши для духа человеческого. Но оставь по дорогам и весям мотаться другим, убогим, нищим и немощным, ибо им зачтётся и подадут там. На то они и убоги, что к делу никакому не способны более… Их дело – молиться во благо и здравие мира этого. А твоё паломничество – царство твоё. На троне твоём – место тебе. В Москву возвращайся. А мы уж за тебя помолимся. Кому помолиться найдётся. А твоё за тебя никому не совершить."

Змеёныш. Волчонок ты Велесов – или ангел божий, сокрытый в оковах смертной плоти! И вот как же уразуметь сие!..

– А что ты про Петьку-то вашего давеча помянул? – заинтересованно и живо обратился к нему просветлевший государь.

Федька запнулся даже, из одеяла вылез, не ожидаючи такого любопытства Иоанна к предметам пустяковым и бесконечно сейчас далёким от всего, что вокруг них было.

– Да… Мал он и глуп был, и не мог я ему никак втолковать о смысле деяния Ярослава Мудрого там, на Судоме… Матушка бранилась, помню. Батюшку ждали с гостями… А мы скатерть новую белую загваздали.

– Ну тут и он прав, однако! – и государь рассмеялся. – Лихо вестимо, от Киева до Псковской Судомы за день доскакать. Сам рассуди. Восемьсот вёрст – махом, за день.

– То есть как? То есть, летописец "Повести временных лет" ошибся, что ль?!

– Ошибся? Прибавил, то да… Но победивший свою правду имеет, Федя. Мудрый Ярослав одолел зловреда-племянничка, а в том было всё право его дальнейшее. И без оной победы и летописи-то не об чем писать было бы… Десять либо сто ты вёрст отпахал, прежде чем своё вырвать, законное – для потомков, вишь, всё едино.

А за окнами бился льдистый сырой ветер.

И Федька расхохотался с запозданием.

Государь играл в шахматы с кравчим в своей опочивальне до ночи. А после был почти ясный день над Коломенским. И государь с ним отправился по шаткому подвесному мосту на ту сторону оврага, в свою любимую церковь Предтечи93. Петь, говорить, и слушать великое ответное гармоническое пение голосников…

“Чёрное пламя Велеса внутри нас!

Призвано оно пережечь всё бренное, переплавить нас заново, чтоб расцвело божественное в нас!

Сила Разрушителя Миров – Сила, предвестница Созидающей”– длилосьи гудело в памяти, союзно строгости смотрящих на него с образов ликов, заклинание-напутствие Федькиными устами, эхом отдавалось всюду, и мнилось благословенным ответом Божиим. Между тем сам Федька притихнул в отдалении, в холодной прекрасной тиши и полумраке, безмолвно.

–Аз раб недостойный Твой, истинно веруя, что Бог Триединый вездесущ, не жажду путей Твоих непознаваемых познать, а принимаю со смирением и кротостью наказ Твой, и да не усомнюсь впредь избранию своему! Да услышу и различу в неведомом Глас Твой и впредь! – горячо шептал Иоанн, в молитвенном рвении уединённой забывшись. –Ты одеваешь меня пресветлым, прекрасным царским одеянием – Собой Самим и одеждами вещественными, очищаешь мои прегрешения, исцеляешь и очищаешь многие и лютые страсти мои греховные; отъемлешь мое душевное растление в державе безмерной благости, премудрости и крепости Твоей, исполняешь Духом Твоим Святым – Духом святыни, благодати; подай же душе моей правду, мир и радость, пространство, силу, дерзновение, мужество, крепость, и тело мое одари драгоценным здравием; научай же руце мои на ополчение и персты мои на брань с невидимыми врагами моего спасения и блаженства, со врагами святыни и державы славы Твоей, с духами злобы поднебесными, как венчаешь успехами дела мои, о имени Твоем совершаемые… За все сие благодарю, славлю и благословляю всеблагую, отеческую, всесильную державу Твою, Боже, Спасителю, Благодетелю наш. Но познан буди и прочими людьми Твоими тако, якоже мне явился еси, Человеколюбче, да ведают Тебя, Отца всех, Твою благость, Твой промысл, Твою премудрость и силу и прославляют Тебя, со Отцем и Святым Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Долго стоял царь на коленях согбенный. Подниматься стал, и Федька, рядом оказавшись, подал ему посох и под руку поддержал.

– Да будет так! – тожественно прозвучал голос государя, умноженный напевно сводами. Он отпустил Федькино плечо, оба снова поклонились со знамением на алтарь, прежде чем покинуть храм, в окружении стражи, ожидавшей их у дверей.

Глава 11.Слободской апокриф

(Апокриф94)

“Чёрное тайное пламя пылает внутри нас! Пережечь нас в нас самих, переплавить всё бренное, чтоб расцвело Божественное…”

– Вставай! – цепкие пальцы государя рванули его плечо. Отзвуки вчерашнего улетучились, как ушла мигом из государева голоса проникновенная мягкость таинства произносимого. Время было дела делать. Всегдашний ритуал и тут соблюдался неукоснительно, и, пока спальники занимались своими обязанностями, Федька споро принялся за свои, в маленькой мыльне, устроенной тут по примеру Кремлёвской. После – молиться, и – как государь прикажет.

Пока Иоанна обряжали на выход в царицыну половину, Федька перебирал свои меха в сенцах у спальни. Мгновенно в дверь, тут же захлопнутую, чтоб тепло не выпускать, влетел Сенька. Влетел и бухнулся на колени в шаге от него.

– Сень, Атра мой как?

– Здоров, денник тёплый. Не отходил, почитай, от него. Прогуливал, всё, как ты велел…

– Сень, а чо глаз-то не кажешь? – Федька оставил свои занятия и благосклонно воззрился на широкую, гибко склоненную спину своего стремянного.

Нельзя сказать, что эти смятение и слёзы были сейчас невнятны ему. Льстило, как не крути.

– Ну, Арсений, полно. Обошлось всё. А нам одеваться следует.

Шмыгнув носом, Сенька метнулся к ширме, затем, чтоб выложить перед господином своим рубахи, там приготовленные на вешалах.

– Сенечка, а что тут без меня было? – мягко и доверительно принимая его услуги, промолвил Федька, полуобернувшись, прикрываясь ресницами. Пальцы Сеньки было дрогнули, но продолжили оправлять пояс рубахи на нём, и, сглотнув, он отвечал уже огрубевшим, но всё ещё немного ломким голосом, что так все переживали, сказать нельзя, а воевода Алексей Данилович – пуще прочих, и… Тут Сенька замялся, завздыхал, но под пристальным взором господина смутился совсем, и даже покраснел.

Пока одевались далее, Федька выведал остальное. Арсений каялся горько, но был несправедлив к себе, ведь даже личная охрана Иоаннова не могла объяснить того исчезновения из их вида кравчего.

Ну, а о разговоре с воеводою и повелении того Сенька не заикнулся, понятное дело. Впрочем, Федька кой-чему и сам успел обучиться, и примерно представлял, какими выражениями батюшка наказал впредь стремянному следить за своим господином.

– А, поди, скучаешь по Рязани? А, Сеня? – Федька внезапно свернул разговор, нарочно или нет, но придавая чудному происшествию, которое его самого пугало несказанно, вид простудной скоротечной хвори. Прошла – и слава богу. – Сколь у тебя сестёр, говоришь? И всё младшие?! Не жалеешь, что тут