это сделать, а сейчас подобное казалось неправильным. Ничего, вечером попрошу у мадемуазель Дидион их личные дела с фотографиями и постараюсь запомнить, как кого зовут.

– У меня занемели ноги и стало тяжело дышать. Даже любимое плетение огненного роя не получилось с первого раза, – поспешно, словно боясь, что ее перебьют, залопотала девочка.

Выглядело это совершенно умильно, особенно учитывая, что волнение изменило структуру ее кожи, и по лицу пошли рыжеватые полосы, делая Мэй похожей на лисичку. Она явно осознала произошедшую метаморфозу и тут же спрятала лицо в ладошках.

Блин, я совсем не детский психолог, но сказать что-то нужно. Или нет? Пришлось делать усилие над собой. В конце концов, кто из нас взрослый?

– Мэй, стеснительность – это тоже одна их граней страха. Ты уже поборола его, когда подошла к кукле и начала рассказывать о своих чувствах. Не нужно отступать. Осмотрись, никто тебя не осуждает. Ведь так, Анри? – обратился я к парню, который явно усилием воли приклеил на свою физиономию снисходительно-ехидную гримасу.

В основном его посыл был направлен на меня, но и остальные могли все неправильно понять. Нужно отдать должное, парень тут же стер с лица эту ухмылку и, когда Мэй первым делом глянула именно на него, встретил взгляд девочки мягкой, подбадривающей улыбкой.

– Кто еще не побоится поделиться своими впечатлениями? – Педагог из меня еще тот, но, похоже, я, ткнув наугад, попал в какую-то уязвимую точку.

Детишки, окончательно расслабившись, начали говорить, практически не обращая на меня внимание. Так мы проболтали до конца урока, и когда не очень громкий, но наверняка слышимый в любой точке академии мелодичный перезвон сообщил о конце пары, я с удивлением понял – дети даже расстроились из-за того, что урок закончился так быстро. Или, может, мне показалось?

Словно подтверждая мои сомнения, ребята тут же сорвались с пледов и заполошной воробьиной стайкой разлетелись по своим абсолютно непонятным для взрослых делам. А на меня навалилось ощущение реальности. Удивительное дело – урок прошел словно в каком-то пузыре, отрезавшем всех нас от внешнего мира, а когда сигнальный перезвон расковырял защитную пелену, я даже растерялся. Впрочем, сидеть и удивляться подобным откровениям не стоило. Опаздывать на очередное занятие с Порывом не хотелось, так же как и заполошно бежать через парк, уподобившись ученикам. Мне ведь сейчас подобные выходки не позволял статус.

Ухмыльнувшись своим мыслям о том, как быстро вжился в роль преподавателя, я поспешно, но все же достаточно солидным шагом направился в сторону спортивного комплекса.

Глава 4

Удивительнейшее существо человек, особенно в плане адаптивности. Мы привыкаем ко всему – и к хорошему, и к плохому. После первых потрясений я сумел втянуться в академическую жизнь и даже жесткие тренировки с эльфом начал воспринимать как рутину. Мало того, постепенно свыкся с мыслью, что меня ждет неизбежная развязка на городской арене. Это произойдет независимо от моего желания и даже действий, так что постоянно дергаться нет смысла. Впереди как минимум пять дней относительно спокойной жизни. Ну, это я так думал.

На двадцать пятый день моего проживания в академии, сразу после второго дневного занятия с Порывом, я уже привычно отправился к студентам. Сегодня был запланирован рассказ об очень необычной женщине. Впрочем, с творчеством простых дам мне сталкиваться и не приходилось, особенно лично. Не знаю, с чем это связано, но большая часть произведений искусства, напитанных энергией творения, выходит из-под кисти людей с очень сложной судьбой и не совсем нормальной психикой. Исключением являются лишь те, кто сумел вложить в полотно или скульптуру квинтэссенцию своей любви. Да и там всегда присутствовала нотка горечи, ведь без нее этот огонь не мог разгореться до большого душевного пожара, а только так можно сотворить что-то уникальное.

Выразив эту мысль, я и начал знакомство учеников с творчеством Магдалены Кармен Фриды Кало Кальдерон, известной широкой публике как Фрида Кало. После пропитанного таинственным предвкушением предисловия я щелкнул пультом и заявил:

– Студенты, представляю вашему вниманию полотно под названием «Любовное объятие вселенной, Земля, Диего, я и сеньор Ксолотль».

Я не менталист и понятия не имею, что именно ожидали увидеть ученики на экране. Может, что-то в стиле Моны Лизы, о которой я рассказывал на позапрошлом занятии. Или аналог пусть и малопонятного, но вполне удовлетворяющего эстетику обывателя «Сна, вызванного полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения» Сальвадора Дали. Но сейчас перед ними предстала картина, которая на первый взгляд, да и, честно говоря, на второй тоже, вызывает лишь непонимание. В аудитории наступила тишина. Дети привыкли к тому, что с пустышками я к ним не прихожу, и пытались как-то всмотреться в композицию картины, найти в ней хоть что-то близкое к их представлениям о прекрасном. Сейчас они напоминали именно тех псевдоэстетов, которые как обезьяны копируют задумчивый вид действительно разбирающихся в искусстве ценителей.

Если честно, стиль Кало в общем и эта картина в частности мне были не очень близки. Если внешний контур композиции, в котором Мать-земля обнимала саму художницу, был оригинален своими деталями, то внутренняя часть, где Фрида баюкала голую мини-копию своего супруга с третьим глазом во лбу, честно говоря, смотрелась так себе. Похоже, мои чувства разделяли и студенты. Первым, как всегда, не выдержал Анри:

– Месье Петров, вы решили пошутить?

– Нет, – спокойно, с легкой улыбкой ответил я и этим ограничился. Было интересно наблюдать за тем, как лица детей вытягивались. Выдержав театральную паузу, я все же продолжил: – О ярлыках мы уже поговорили. Если кто-то из вас хочет использовать слово «мазня», советую воздержаться. Сегодня речь пойдет об обманчивости первого впечатления и несоответствии внешнего и внутреннего наполнения. Сразу предлагаю задуматься над тем, почему так не впечатлившее вас полотно вызвало восторг многих искусствоведов.

Теперь дети насторожились. Особенно Алехандро, являвшийся земляком Фриды. Точнее, мексиканцем был его отец, от которого парню досталась характерная внешность. Именно он и задал первый наводящий вопрос. Не знаю, связано это с попыткой мальчика найти какое-то национальное родство душ с художницей – или же он действительно сумел рассмотреть в картине что-то особенное.

– Месье Петров, вы видели эту картину лично?

– Да, – кивнул я, опять не развивая ответ.

– В ней сидит энергетическая сущность?

– Да.

– Она кого-то убила? – не унимался Алехандро.

– Скажем так, с этой картиной связано две смерти.

Аудитория загудела, предчувствуя историю в стиле хоррор, и я их не разочаровал.

– Там было убийство и самоубийство, но сразу скажу, энергетическая сущность, находящаяся в картине, оценена лично мной и не была признана