* * *

Биорегенератор сообщил об окончании лечебной процедуры, и Ингеборга замерла, вчитываясь в густые столбцы данных, рябящих красными позициями. Усталые от тяжелого недосыпа глаза болели и отказывались наводить резкость, приходилось понижать яркость дисплея, чтобы смотреть было не так больно. За прошедшие четверо суток ей удалось поспать всего три часа, голова сильно болела в местах недавно залеченных травм, веки были словно чугунные, удерживать их в открытом положении стоило неимоверных усилий. Но выделить время на сон было совершенно невозможно, в операционной царил самый настоящий молчаливый ад, и ужас происходящего подстегивал ее, словно кнутом.

Все было плохо сразу везде. Спасательная экспедиция вместо ожидаемых четырех десятков выживших людей привезла всего шестерых. И все они фактически были обречены. Постоянный прием антирада превратил их организм в быстро угасающую свалку почти не функционирующих внутренних органов, иначе охарактеризовать состояние пациентов Ингеборга не могла. У самого тяжелого из пациентов было пятнадцать циклов антирада подряд с минимально допустимыми интервалами. Он умер на следующий день прямо в биорегенераторе, изможденный организм не перенес проводящейся операции. Второй из спасенных прожил лишь на сутки дольше.

Состояние остальных было критическое, их приходилось укладывать в биорегенераторы каждые два-три часа и ежеминутно вручную корректировать программу лечения. Потому что Искусственный Интеллект бил тревогу, отказывался проводить стандартные процедуры и требовал вмешательства специалистов уровня не ниже доктора медицинских наук. Инженерная команда Миронова что-то там взломала в электронных мозгах ИИ, установив туда фальшивую цифровую подпись доктора наук, оформленную на Ингеборгу, и Искусственный Интеллект перестал сопротивляться. Но самой Ингеборге от этого стало легче ненамного. Пациенты были при смерти, и бороться за их жизни приходилось непрерывно.

Кроме медленно умирающих спасенных, проблемы были у троих спасателей. Все они являлись солдатами из ВБР, опыт приема антирада у них имелся, но оказалось, что их организмы генетически имели невысокий запас прочности. Само по себе в наши дни это мегараспространенное явление, организмы у современных людей слабые, болячек у всех хоть отбавляй, каждый на что-нибудь да жалуется. Повсеместное смешение кровей сломало вырабатывавшиеся веками устойчивости, присущие стандартным генотипам, а новых еще не возникло. На такое эволюции требуются тысячелетия. Современная медицина упорно боролась с этими проблемами, но что делать теперь, когда нет ни медицины, ни современности?! Она не вундеркинд, знающий все на свете, она всего лишь студентка, экстерном изучавшая травматологию, хирургию и радиационные поражения. О методиках борьбы с генетическими дефектами она знает очень приблизительно.

Среди жителей Центра те или иные проблемы со здоровьем были из каждой сотни людей у девяносто восьми, но с этим можно справиться, на их проблемы не наложилось регулярное отравление организма антирадом! Пришлось изобретать методики лечения в буквальном смысле на ходу, и чтобы не опустились руки, она старалась не думать о том, к чему приведут ошибки. Как бы то ни было, солдат ВБР ей удалось спасти. Одного она уже выписала, двое проведут в стационаре месяц, у них все нехорошо, и так будет еще долго. Девушка официально уведомила администрацию, что всем троим больше нельзя принимать антирад никогда, иначе с высокой степенью вероятности мгновенно последует отравление и смерть. Увольнять их за это из ВБР никто не стал, и хотя бы данную проблему можно было считать относительно решенной. Если только в течение этого месяца пациентам не станет хуже. Их организмы удалось очистить от антирада и продуктов распада клеток внутренних органов, но это стоило им серьезного истощения жизненных ресурсов.

Но самое ужасное было ожидаемым, и все равно ударило ее больнее всего. У Порфирьева началось перманентное отмирание клеток спинного мозга, и остановить такое не в силах никто. Можно попытаться применить методику костномозговой трансплантации, но она знает ее сугубо теоретически. Как девяносто девять и девять процентов всех медиков погибшей планеты. Единственный специалист в стране, владеющей ею на практике, является мировым светилом и возглавляет головной НИИ в научном кластере Новосибирского Академгородка. Его вроде бы Шрецкий пригласил возглавить суперсовременный медицинский исследовательский центр, созданный в «Подземстрое-2», но связи с миром все равно нет. Выжил ли «Подземстрой-2» и знаменитый академик вместе с ним – непонятно. Овечкин говорил, что через год после ядерных взрывов ретранслятор, который он развернул, может пробиться сигналом на орбиту. Теоретически. Потому что расположен на возвышенности и имеет большую площадь антенны, которая теперь включает в себя защитный кожух ретранслятора. Но как все окажется на самом деле, никто не знает.

Была бы у нее анабиозная камера, она бы положила туда Порфирьева на год! С анабиозом ей работать не приходилось, это новая малоизученная технология, ее тоже мало кто знает. Но она бы справилась! Вот только анабиоза у нее нет. Как нет доноров для изготовления костномозгового трансплантата. Эта технология требует скрупулезной генетической совместимости, но во всем бункере нужному перечню требований отвечают только четыре человека: техник Владимир, бывший пожарный Александр, сотрудник ЭК Елена Ханнанова и сама Ингеборга. Владимир с Александром даже не рассматриваются, их состояние пока лучше, чем у Порфирьева, но еще пара месяцев экспедиций, и у всех троих будет один диагноз. Ханнанова согласилась пройти тесты на донорство, но результат оказался отрицательным. Она часто выходит на поверхность для работ в ангаре и обслуживания прибытия-отправления экспедиций. Ее спинномозговые ткани ослаблены частым воздействием антирада, и на восстановление до идеального состояния уйдет несколько месяцев.

Ингеборга отдала бы свой донорский материал не задумываясь, но это операция высокой степени сложности, которую сама себе не сделаешь. Все, что она может, это рассчитывать на донорство Ханнановой. Брилёв вчера согласился пойти навстречу, и Ханнанову перевели на работу на биофермы. Полковник даже пообещал назначить ей двойные нормы обеспечения в ближайшее время, как только биофермы заработают в полную силу. Но гарантий того, что трансплантация спасет Порфирьева, нет. Нет даже гарантий, что она сумеет эту операцию правильно провести…

– Чего ревешь? – рычание Варяга вывело Ингеборгу из тяжелых раздумий.

Пока она сквозь молчаливые слезы смотрела на жуткие данные результатов лечения Порфирьева, капитан вышел из биорегенератора, оделся и направился к выходу.

– Глаза слезятся, – соврала девушка, торопливо вытирая слезы. – Не выспалась, на мелкие цифры смотреть тяжело.

– Так увеличь шрифт, – Порфирьев мгновение внимательно смотрел на нее, но не стал ничего добавлять, и ушел.

– Везите следующего пациента, – негромко произнесла Ингеборга, касаясь вставленной в ухо капельки гарнитуры коммуникатора.

Дежурящие в стационаре практикантки прикатили каталку с пребывающем в тяжелом сне спасенным из Росрезерва человеком, и времени хватило лишь на то, чтобы подготовить биорегенератор к приему нового пациента. Сильно изможденного больного переложили на ложе, туба биорегенератора втянула в себя пациента, и Ингеборга сосредоточилась на начавшейся операции. Два часа она не отходила от панели управления, потом автоматика начала стандартные процедуры, и девушка устало опустилась на стул. Это еще ничего, сейчас легче. Вот в первые трое суток было действительно тяжело. Нужно было провести детоксикацию двум десяткам вернувшихся из экспедиции людей, сначала ускоренную, потом полноценную; обеспечить их восстановление, и одновременно со всем этим спасать находящихся при смерти выживших и впавших в кому спасателей. Приходилось в буквальном смысле бегать от одного биорегенератора к другому.