Но любопытство все-таки перевесило. Все-таки его первая женщина, можно сказать, несбывшаяся любовь, решилась прервать обет молчания. После стольких лет. Интересно.

– Давай встретимся! – взяла она инициативу в свои руки. – Нам надо поговорить. Хочу тебя увидеть.

Ах, ностальгия! Совместные воспоминания…

Дубравин давно усвоил, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Поимел он уже этот горький опыт. Невозможно вернуться к тем же самым отношениям, если вы когда-то расстались. Все меняется. Вы, обстоятельства жизни. Но Людка! Это было так давно! Первая девушка, самая красивая в их классе. Потом та история, когда они встретились в деревне, дома. И как жестоко она отомстила ему. Боже ж мой! Да они, считай, по жизни родственники. Любопытно. Что ж, если, кроме любопытства, ничего не осталось, можно и откликнуться:

– Давай! Как-никак столько лет не виделись. Пообщаемся!

* * *

Ресторан был дорогим. Но не помпезным. Роскошь отделки, кожаные диваны, ковры, красота официанток – все это постепенно становилось менее важным. На первый план выдвигалось главное – качество еды и питья.

Метродотель – женщина неопределенного возраста – пыталась усадить его внутри зала. Но он твердо и уверенно показал ее место и занял свое. У большого окна: «Не так, как твоему заведению удобно, а так, как надо мне!»

Заказал бутылку красного сухого. И второе. Мясо – стейк – готовилось. Винцо попивалось. Женщина ожидалась. Нельзя сказать, что мужчина не волновался. Еще как! Но не перед свиданием, а перед встречей с давним другом, который пропал на столько лет. Почувствуйте разницу.

Сидел Дубравин и думал: «Людмиле сейчас… тридцать с гаком. Не с хвостиком, а с гаком. Для женщины это возраст, а у нее, кажется, еще ни семьи, ни детей. Похоже на судьбу ее мамы. Красивая была женщина…»

Он пришел на встречу с другом. А вот она, судя по всему, шла все-таки на свидание.

Дубравин ожидал увидеть ее уже погасшей, поблекшей. Но она оказалась совсем другой. В ней, как в доброй в хорошем смысле этого слова лошадке, сразу чувствовалась порода. «Породистая кобылица» – по-старинному, по-казачьи определил он, когда Людмила через всю залу победно прошагала к его столику.

Официант у стойки, увидев ее, напрягся, а Шурка встал.

Они крепко обнялись. Он чмокнул ее в щеку. И почувствовал, как она вздрогнула от этого.

– Здравствуй, Саша!

– Здравствуй, Люд!

Они сели за столик. Официант с полупоклоном подал меню. Испанская кухня московского розлива с ее паэльями, салатами, кислыми помидорами.

Он наблюдал за ней. Анализировал.

«Раньше, во времена нашей юности, ее красота была беспокойной, дерзкой, вызывающей. Сейчас она какая-то вдумчивая. Сколько же она пережила за то время, что мы не виделись? Сколько же у нее было всего? И мужиков, наверное».

Он втянул в себя сладкий запах ее духов и сразу как-то обмяк. «Бесспорно, она уже созрела».

Он знает, что это такое. Когда уходит юность, тело женщины наливается новым соком. Становится твердым, упругим, как будто его изнутри распирает сила жизни. Это из мужского восхищения родилось украинское присловье: «Возьмешь у руки – маешь вещь!» Женщины обычно не понимают и не жалуют этот возраст. Им кажется, что они толстеют, дурнеют. И только мужчины могут оценить такое перерождение – когда из хлипкого, зыбкого, эфемерного вдруг нарождается новое женское тело. Дубравин оценил, когда обнял ее.

Она, судя по всему, тоже наблюдала за ним. Изменился или нет? На висках седина. Волосы отступили, обнажив высокий лоб.

– Какой-то ты, Саня, стал особенный! – наконец произнесла она, отрываясь от меню.

Дубравин неожиданно для себя уловил скрытый смысл этой фразы. И ответил:

– Лощеный, что ли?

– Точно, угадал мою мысль!

Удивительное дело, не виделись они много лет, а разговаривают легко и просто. Будто только вчера расстались. Беседа, правда, бестолковая:

– Ты как?

– Да ничего! Работаю на телевидении.

– И я ничего!

– Семья, дети?

– У меня двое!

– А я не замужем. Никак не найду подходящего человека.

– Винца? Риошки? По бокальчику за встречу?

– Ну давай!

Выпили. Даже слегка порозовели. А у Дубравина возникло то самое ощущение, которое было когда-то в юности. Встретились два одиночества, да и развели у дороги костер. Только не костер, а разговор. О друзьях, знакомых:

– Литке помнишь?

– А как же!

– Уехали они все, наши немцы. В Германию уехали. Всей улицей подались. Дома за бесценок продавали, лишь бы только свалить…

– Да тут и сейчас не сахарно. А в Казахстане тем более. Вот и уезжают в свою землю обетованную. Андрей Франк тоже свалил. Но что-то ему и там не больно нравится.

– А оставшиеся в Жемчужном только пьют и пьют.

– Это точно. Брат мой Иван совсем спился. Стал хуже бомжа. Бродит по деревне и попрошайничает: «Налейте, люди добрые, стакашек на похмелку!» Отец с ним воюет, не знает, что делать. Раньше хоть принудительно лечили. А теперь… Демократия, свобода!

– Да! Мама моя умерла! – у Людки навернулись слезы на глаза. – Прошлой весной похоронили. Брат привел в дом новую бабу с двумя детьми. Тоже сильно закладывает за воротник…

В общем, поговорили. Бутылочка «Риохи» подошла к финалу. И встреча одноклассников тоже. Вроде им все понятно друг о друге.

– Шушункина Галка как? – на всякий случай спросила Людка.

– Работает. Растет в должностях, – ехидно ответил он.

– Ну да! – замолкла она.

Осталось только встать и сказать: «Ты знаешь, у меня встреча. Дела…»

Но ни он, ни она почему-то не вставали.

Не то чтобы нахлынуло. Может, от выпитого и съеденного, может, от воспоминаний о юности, они расслабились. Как два потерпевших кораблекрушение моряка, оказавшихся на незнакомых берегах, сидели они в этом испанском ресторанчике. И наконец разоткровенничались. Заговорили, перескакивая с одного на другое.

Вспомнили их единственную ночь, когда она увела его, бывшего в пьяном угаре, к себе.

– Я почти ничего не помню из того, что тогда было, – как-то невзначай обронил он.

А она вздрогнула, покраснела, в глазах загорелся огонек. Взглянула на него:

– А я помню все! Каждое мгновение. Каждую секундочку, каждое движение, каждый вздох.

Вот в это мгновение он все и понял. Она любила его и сейчас. И снова готова на все, чтобы вернуть то время. Золотое время.

А его душа была полна любви и так. И только искала, на кого излить эту скопившуюся нежность, заполнить пустоту сердца, что не давала жить и работать в полную силу.