– Вот эта обязательно вам понравится, – уверял он Дульчинетту, вручая ей нечто вроде цветочной композиции. – Розы распускаются и цветут в течение всего бала, до самого конца. Я назвал ее «Вечерний апофеоз».

Дамы зааплодировали. Барон Мельхиор, величественный толстяк из семьи Миражей, некогда решил открыть собственный салон высокой моды. О бароне говорили: «У него золотые руки!» Иллюзорные ткани, из которых он создавал наряды, были одна фантастичнее другой. Чем более дерзкими оказывались его идеи, тем большим успехом они пользовались у покупателей. Панталоны, менявшие цвет в течение дня. Музыкальные галстуки для торжественных случаев. Женское белье, становившееся невидимым ровно в полночь…

– Ах, как мне нравится вон тот чепец из шелкового тюля! – восхищенно сказала Беренильда.

Теперь она старательно подбирала платья, способные скрыть ее беременность, но округлявшийся живот становился все заметнее. Стоя в углу будуара, Офелия наблюдала за хозяйкой. Она не постигала, каким образом та сохраняет свою ослепительную красоту, несмотря на ежедневные бурные развлечения.

– О, я вижу, вы знаток истинно прекрасного! – польстил ей барон, разглаживая свои нафабренные усики. – Я всегда считал вас исключением среди вашей родни. Ваш изысканный вкус достоин только Миражей, мадам!

– Ну-ну, барон, не обижайте мою семью! – возразила красавица, залившись хрустальным смехом.

– А вот и свежие новости! – воскликнула Фелиция, схватив газету с подноса Офелии.

Она грациозно опустилась в кресло и тут же нахмурилась.

– О, я вижу, эта газета слишком близко познакомилась с утюгом.

– Мим, сегодня я лишаю тебя отдыха! – объявила Беренильда.

Расстроенная Офелия меньшего и не ждала. Тетушка Розелина, подававшая дамам чай, на мгновение застыла от гнева. Она не прощала Беренильде ни одного наказания из всех, что сыпались на Офелию.

– Слушайте, слушайте, они все-таки написали об этом! – воскликнула Фелиция. – «Дефиле карет в садах Лунного Света всегда превосходило размахом все остальные. Вчера вечером бедная графиня Ингрид доказала это на своем примере. То ли она выбрала слишком большую карету, то ли велела впрячь в нее слишком горячих лошадей, но факт остается фактом: ни кнут, ни окрики кучера не смогли их сдержать, и графиня пролетела по главной аллее, как пушечное ядро, истошно вопя от испуга». Подождите смеяться! – продолжала Фелиция. – Самое интересное – в конце: «То ли карета оказалась чересчур высокой, то ли арка слишком низкой, но у экипажа срезало крышу быстрее, чем была написана эта строка. К счастью, безумная гонка окончилась благополучно, и графиня отделалась лишь испугом да несколькими синяками».

– Боже, какой минорный финал! – воскликнула Мелодина.

– Ну, если смешное убивает… – вздохнула Фелиция, многозначительно оборвав фразу.

– Ничего, в следующий раз она выберет себе карету поскромнее, – философски заключила Клермонда.

– Или рысаков посмирнее, – подхватила Гурманда.

И сестры Арчибальда расхохотались так неудержимо, что им пришлось вынуть платки и утереть слезы. У Офелии гудела голова; она находила это кудахтанье идиотским. А Беренильда благосклонно взирала на веселившуюся молодежь, обмахиваясь веером.

– Ну, довольно же, милые мои малютки, не нужно так жестоко насмехаться над бедняжкой Ингрид.

– Мадам Беренильда права, – строго сказала Пасьенция, – уймитесь же, дурочки. Как-никак, графиня – наша гостья.

Сестры Арчибальда вполне соответствовали по складу характера своим именам. Пасьенция была образцом сдержанности, Фелицию все смешило, Мелодина в любом происшествии искала параллель с музыкой, Грациэлла уделяла больше всего внимания изяществу движений, Клермонда просвещала слушателей мудрыми суждениями, а Гурманда сводила жизнь к наслаждениям. Что же касается маленькой Дульчинетты, она выглядела такой нежной и кроткой, что даже самые неприятные слова казались в ее устах драгоценными жемчужинами. При взгляде на сестер становилось понятным название их клана: Паутина. Несмотря на разницу в возрасте и темпераменте, они являли собой семь ипостасей одной-единственной девушки. Если одна из них протягивала руку, другая тут же клала в нее пудреницу, щипчики для сахара или перчатки. Для этого даже не требовалось слов. Если одна начинала фразу, другая ее непринужденно заканчивала. А иногда все они дружно смеялись без всякого видимого повода.

Тем временем у Офелии не выходило из головы случившееся в библиотеке. Ей было не по себе. Она смутно чувствовала, что коснулась чего-то очень важного, но никому не могла рассказать об этом, особенно Беренильде. Чем больше она размышляла, тем яснее понимала: фаворитка задумала брак Торна, чтобы при помощи Офелии упрочить свои отношения с Фаруком. А сейчас, пока Мим боролся с непреодолимым желанием чихнуть, дамы болтали, смеялись, пили чай, примеряли шляпы.

– Мадам Беренильда, вам следовало бы отослать своего лакея, – внезапно заявил барон Мельхиор. – Он так кашляет и сопит, что прямо-таки оскорбляет наш слух.

Если бы Офелия могла заговорить, она горячо поблагодарила бы барона. Беренильда собралась было что-то сказать, но внезапно раздался осторожный стук в дверь.

– Иди открой! – приказала она Миму.

Офелия отворила дверь, и увиденное так потрясло ее, что она даже забыла поклониться.

Невероятно высокий, в черном мундире с золотыми эполетами, еще более худой и суровый, чем обычно, перед ней стоял Торн, заводивший свои часы.

Он вошел, даже не взглянув на Офелию, и буркнул сквозь зубы в качестве приветствия:

– Сударыни…

В маленьком будуаре воцарилась мертвая тишина. Беренильда перестала обмахиваться веером, тетушка Розелина икнула от испуга, сестры замерли, не донеся чашки до рта, а маленькая Дульчинетта спрятала лицо в юбках Пасьенции. Одно лишь появление этого высокого мрачного человека нарушило уютную атмосферу женской компании.

Беренильда пришла в себя первой.

– Боже, ну что за манеры! – шутливо упрекнула она племянника. – Неужели нельзя было послать слугу объявить о своем приходе! Ты застал нас врасплох.

Торн выбрал кресло, не занятое грудами подушечек и кружев, и уселся, с трудом согнув слишком длинные ноги.

– Мне нужно было доставить кое-какие документы в кабинет посла. Заодно я пришел узнать, как вы себя чувствуете, тетушка. Я ненадолго.

Услышав это, сестры Арчибальда облегченно вздохнули. А Офелия, стоявшая в углу, с трудом заставляла себя придерживаться роли лакея и не глядеть в лицо Торну. Она слышала, что его недолюбливают, но одно дело – слышать, и совсем другое – видеть это своими глазами. Интересно, знал ли он, кто скрывается за личиной Мима? Догадывался ли о том, что невеста находится в комнате и видит его непопулярность?

Но, казалось, Торн был совершенно безразличен к тому, что внушает робость окружающим. Положив на колени портфель, он разжег трубку, не обращая внимания на укоризненное покашливание вокруг себя. И одним движением бровей отказался от чашки чая, которую поднесла ему тетушка Розелина. Трудно было понять, кто из них двоих при этом более презрительно поджал губы.