Ой-ой-ой, думаю. Уничтожать город? Да как такое возможно? А нам куда? Обратно в дикари? Так нам про это Башка на каждом собрании живописует — что мы из себя без города представляли. Жуткое состояние он живописует. Дикость, как есть дикость.

— Вы, — Техник продолжает, — судя по всему, случайно здесь оказались. Город на стадии утилизации находился, но ваше племя ему попалось, сработали резервные цепи, и он перешел в режим консервации и экономии. Произошла отмена генной модификации и переход на такие варварские приспособления, — рукой гибкой в Шофера тычет.

Шофер ничего не понимает, глазами хлопает, гудком подрагивает:

— Я — что? Я ничего. Я — Шофер. Он — Мусорщик.

— Ладно, — говорит Техник, — все понятно. Возвращаемся к городской голове.

Возвращаемся в библиотеку и на тебе — Башка к тому времени кормиться перестал, очухался и вовсю разошелся:

— Что такое? Кто велел? Как разрешили? Почему без моего ведома? Накажу! Размонтирую! Изгоню!

В общем, обычный репертуар Башки, когда в городе что-то помимо него случается. Невдомек ему, что у него прям из уха Техник вылез. Если кого наказывать, то пусть сам себя и накажет. Жаль только, что ничего, кроме башки, у Башки и нет.

Стоим мы перед Башкой — Техник впереди нас, да руками своими извивает, что твоими шлангами, позади чуть-чуть — Умник, а дальше и мы с Шофером, который в автобусе не усидел, за нами покатился.

Ну, думаю, попался Техник под голос Башки, сейчас он его оморочит, да так, что станет Техник на благо города трудиться, утилизаторы чинить. Супротив голоса Башки никто не устоит. Шибко убедительный. Вот как-то раз Чай Кофе Мед начала супротив городской головы чай и кофе лить, медом сдабривать — мол, до какого часа его самодурство терпеть будем? Почему он нам указывает, где кому быть? Я, мол, больше не хочу в кафе напитки и бутерброды разносить, а хочу платья красивые шить, а чего? Чем я хуже Портнихи? Всего-то швейную машинку приспособить. Что тут началось! И правда, другие вступились, правильно Чай Кофе Мед толкует! Почему мы все на одном месте приспособлены? Кто так решил? Башка? Башка нам вообще не указ! Долой Башку!

Чего скрывать, я и сам поддался. И действительно, думал, почему мне каждый день надо с мусором возиться? Чем я хуже Кузнеца? Тем, что у меня метла, а него молот вместо руки? Так это дело поправимое. Механик и не такие чудеса творит. В общем, шатания и разброд, как потом сказал Башка. А до того выдал нам всем. Сразу. Голосом. Подробностей не скажу. Не в подробностях дело. А в самом голосе. Если бы он нам сказал всем на стенку лезть и оттуда вниз сигать, то построились бы колонной и пошли. Без споров. Без разговоров.

Но вот Технику ни горячо, ни холодно. Я-то уже откатываю, веничком, совочком туда-сюда, мол, совсем ни при чем, глубокоуважаемый Башка, мимо проезжал, дай, думаю, уберусь, а тут сборище какое-то. Шофер так вообще зажмурился — ни дать, ни взять, руль закатился в библиотеку, да так и остался лежать. Даже Умник шаг назад сделал, только его татуировки ярче стали, синее, что ли. Тогда-то и мелькнуло у меня — что-то они напоминают, не раз виденное.

Техник к Башке подходит и начинает его тыкать в разные места. То в губы, то в щеки, то в лоб. Руки у него при этом вытянулись, чтобы до всего этого достать. Башка ругается, плюется, брызжет, а Техник знай себе тыкает. Ну, будто массаж Башке делает, как тот любит и для этого Лекаря приглашает, чтобы иглы в него втыкал. А за Лекарем, доложу я вам, не ближний свет ходить, потому Башка призывает его не часто. Не злоупотребляет.

В общем, радоваться бы ему, что Техник заместо Лекаря взялся массаж делать, да только, судя по всему, не то он делал и не так. Все тише голос Башки становится, слов не разобрать, тянет их, как резину, а затем и смолк. Перекосило его так, смотреть страшно, хотя он и раньше на красавчика не походил — сплошь бугры да шишки. Тут я только и примечаю — именно на эти бугры и шишки Техник и давит. Высунул Башка язык на последок, будто Техника лизнуть хотел, да и вовсе замер. Не шевелится.

— Ну, все, — Техник говорит. — Программа отключения запущена. На этом моя работа закончена. Счастливо оставаться.

И в открытое ухо в Башку лезет. Как бы не так! Умник выскакивает и за ногу его хватает:

— Дяденька, дяденька, заберите меня с собой!

Ну, думаю, сейчас получит Умник железной ногой по башке, чтоб в следующий раз Красные Кнопки не искал, а даже если и находил, то ни в жизнь не нажимал. Однако Техник, хоть из уха обратно не полез, но к Умнику повернулся и говорит:

— Не переживай, Умник, теперь все по-твоему будет. Ты, главное, шанс не упусти. А если не упустишь, то следуй строго протоколу. Как и положено.

Тыц, и в ухе сгинул. Без следа. Только Умник все твердит:

— Дяденька, дяденька…

А под нами уже и пол трясется, и песок с потолка сыпется. Выскакиваем мы из библиотеки и ничего не понимаем. Весь город дрожит. Фонари раскачиваются. По улицам люди мечутся. Кричат. В общем, натворил дел Умник. Доигрался. Смотрю на стены — так и есть! К нам приближаются, и растут, растут, все выше и выше делаются, да еще и внутрь загибаются. И такое меня зло на Умника взяло, что решил вот прямо сейчас собственным веником и лопатой перед самым концом и отлупить. Чтоб неповадно. Где Умник? Ищу Умника!

Тут на меня Чай Кофе Мед наскакивает. То есть я это потом понял, что Чай Кофе Мед, так как из приспособлений у нее только чайник на голове остался, да и то, что твои дома качается и трескается. И сама она из начищенной меди вылупляется — бледная, тонкая, голая, ну, прям как Умник. И словно пелена с глаз падает — сколько нас тут собралось, и все без приспособлений! А если что-то у кого и осталось, то прямо на глазах ржавеет и рассыпается, а из культей новые руки, ноги тянутся, у кого и новая голова отрастает! И непонятно теперь, отчего больше крик стоит — от стен, которые вот-вот над нами сомкнутся, закроют белый свет навсегда, то ли от вида нашего, от которого мы отвыкли, да и вообще позабыли как выглядели. Какие-то мягкие, влажные, теплые, неприятные.

Ну, что со мной? Со мной что и со всеми. Одно колесо — хрясь! — отлетело. Другое колесо — вжик! — отвалилось. Слезы глотаю, смотрю как веник в пыль распался, как лопата, которой столько мусора перекидано, от скоротечной ржавчины истончилась и горсткой пыли ссыпалась. А вот и ноги, руки проклюнулись, тянутся из меня, больно тянутся, будто клещами их выдергивают. Нет больше Мусорщика. Осталось черте че, навроде Умника.

Где Умник? Держите Умника! Он во всем виноват! Ату его, ату!

Но где там! Каждый о своем воет, плачет, рыдает. Руками, ногами шевелят, не знают, что теперь делать с ними, отвыкли от них, ни к чему они, если приспособления имеются.

А вот и стены над нами сошлись, темно стало. Только вой, да шорох пыли, что от города нашего осталась. И больше ничего. И вот тут я его увидел. Умника, то есть.

Все мы изменились, в том числе и Умник, хотя, казалось, зачем ему меняться, если он всегда таким и был? Так нет же! Растет Умник, вдвое против нашего стал, да еще татуировка на нем светится, ярко-ярко. А как стены вокруг нас замкнулись, так из его татуировок лучи ударили и принялись по темной поверхности вычерчивать, оставляя на ней светлые полосы. В общем, весь тот рисунок, что Умник на теле своем носил, вскоре на внутренней поверхности стен отобразился.