СУД НАД АЛЬФРЕДОМ РОПЕРОМ

(продолжение)

Журналист Роберт Фитцрой, который присутствовал на суде и не пропустил ни одного заседания, в своем отчете детально описал Ропера.

«Этот мужчина выглядел намного старше своих лет, его волосы уже начали седеть, появились залысины, открывая большой морщинистый лоб. Очень высокого роста, — не могу не заметить, что сам мистер Фитцрой был коротышкой, — и худой, даже изможденный. Он сильно сутулился, плечи были опущены, а голова свисала на грудь, так что подбородок касался лацканов пиджака.

Одет он был в черное, что подчеркивало чрезвычайную бледность, и придавало ему болезненный вид. Вокруг глаз темные круги, сами глаза горели словно угли. Щеки под высокими скулами казались темными впадинами. Рот большой, но мягкий. Губы дрожали так, что Ропер нервным жестом постоянно прижимал их рукой.

Когда он начал отвечать на вопросы мистера де Филипписа, его голос оказался на удивление резким и скрипучим. Это стало неожиданностью. При таких трагических губах, сверкающих глазах на суровом лице можно было ожидать звучного тембра и хорошего произношения, но мы услышали речь сельского жителя с пронзительными старушечьими нотками».

Теперь легко можно сказать, что Ропер сам себе вредил и его внешность не была выигрышной. Он ни разу не обратился к судье по титулу и не говорил ничего помимо того, что у него спрашивали. Возможно, его жизнь, смерть жены, обстоятельства ареста и суд сломили его, но он производил впечатление непроходимого тупицы. Возможно, публика решила, что любая женщина, пожив с подобным человеком, сошла бы с ума или ушла к другому.

Адвокат спросил Ропера о его браке, образе жизни и получил односложные ответы. Когда он коснулся вопроса о гидробромиде, тот немного оживился и тяжело вздохнул.

— Вы приобрели гидробромид, не так ли?

— Я купил его. У меня был справочник лекарственных препаратов.

— Вы давали его жене?

— Я смешивал его с сахаром, который она клала в чай.

— Сколько вы давали ей?

— Я был очень осторожен и не давал ей слишком много. Смешивал десять гран с фунтом сахара.

— Расскажите Его Чести, с какой целью вы это делали.

— У нее была болезнь, называемая нимфоманией. Препарат подавляет чрезмерное половое влечение.

— Вы когда-нибудь намеревались убить жену?

— Нет, никогда.

Когда мистер де Филиппис дошел до событий, приведших к отъезду из виллы «Девон» 27 июля, Ропер снова замкнулся. Он опять опустил голову и бормотал, так что приходилось его просить говорить громче.

— Вернувшись домой, вы не попросили кэбмена подождать?

— Нет.

— Почему?

— Я думал, что задержусь.

— Почему вы так подумали?

— Я не мог вспомнить, где оставил монетницу.

Уже лучше, он произнес целых семь слов.

Мистер де Филиппис:

— Пожалуйста, расскажите Его Чести, почему вы не открыли дверь своим ключом.

Ропер:

— У меня его не было. Я не собирался возвращаться, поэтому оставил ключ дома.

— Вы оставляли эту часть жизни позади?

— Да.

— Вас впустила в дом мисс Флоренс Фишер. Что вы сделали потом?

— Пошел наверх.

— Вы сразу же пошли наверх?

— Нет, я сначала поискал монетницу в ящике вешалки для шляп.

— Вешалка находится в холле?

— Да.

— Сколько времени это заняло? Несколько секунд? Полминуты?

— Да.

— И затем вы пошли наверх?

— Да.

— Что вы делали наверху?

И здесь Ропер, видимо, осознал, что находится на суде, где решается его жизнь. Если его признают виновным в этом преступлении, то, конечно же, повесят. Причем казнь состоится не позже чем через три недели от этого дня или следующего. Перед тем как произнести следующую фразу, он взял себя в руки.

— Что вы делали наверху?

— Я поднялся на третий этаж в спальню жены, вернее, в нашу с ней спальню. Жена была там вместе с тещей и своей дочерью Эдит. Жена еще не сняла ночную рубашку, но уже не лежала в постели. На подносе стояла еда и чайные приборы.

— Вы говорили с ними?

— Я спросил жену, не знает ли она, где моя монетница. Она ответила, что, насколько ей известно, монетница всегда была на цепочке от часов. Большую часть своей одежды я забрал, но в гардеробе оставался костюм, который жена должна была привезти, когда поедет в Кембридж. Я проверил карманы, монетницы там не оказалось.

— Вы еще где-нибудь искали?

— Я заглянул в комод. Я помню, жена сказала, что я, наверное, уже опоздал на поезд. Я еще раз попрощался и, когда выходил из комнаты, вспомнил, что утром положил монетницу на камин в столовой. Я действительно нашел ее там и покинул дом.

— Как долго вы находились в доме?

— Минут пятнадцать или чуть больше.

— Вы заходили на кухню?

— Нет, не заходил.

— Вы не заходили на кухню и не брали из ящика хлебный нож?

— Конечно нет.

— Итак, вы отправились на стоянку кэбов на Кингсленд-Хай-стрит. Что случилось по дороге?

— На Форест-роуд я споткнулся о бордюр. Когда я падал, то подставил руку и ободрал ее. Рана кровоточила, поэтому я замотал руку носовым платком. Я нашел свободный кэб и поехал на Ливерпуль-стрит, на вокзал, где меня ждал сын.

— Вы убили жену?

— Конечно нет.

— Вы не перерезали ей горло хлебным ножом?

— Нет.

Объявили перерыв.

На четвертый день слушаний мистер Тейт-Мемлинг провел перекрестный допрос Ропера. Прокурор также получал односложные ответы обвиняемого на большинство вопросов касательно первых лет семейной жизни, его уверенности, что не он отец Эдит и откровенных разговоров с Джоном Смартом. Когда речь зашла о покупке и применении гидробромида, мистер Тейт-Мемлинг спросил, откуда обвиняемый узнал о свойствах препарата. Ропер без колебаний ответил, что прочитал об этом веществе, когда работал в фармацевтической компании. Мистер Тейт-Мемлинг особо заинтересовался токсичностью вещества:

— Пять гран — это смертельная доза, я прав?

— Полагаю, да.

— Вы слышали, что говорил доктор Понд? Думаю, вы не станете с ним спорить и согласитесь, что пять гран — смертельная доза.

— Да.

— Вы сообщили суду, что помещали десять гран в сахарницу, сахар из которой брала только ваша жена?