— Ей никогда не удастся даже приблизиться к нему, — заметил Лей.

— Хотелось бы верить, — тихо проговорил Скотт.

— Она смелая, изобретательная и выносливая женщина, — сказал Крац. — И хуже всего то, что она обладает самым мощным оружием убийцы.

— А именно? — спросил Кристофер.

— Её больше не заботит собственная жизнь.

— Это может осложнить ситуацию? — последовал вопрос Кристофера.

— Да, сэр. Ей ничего не известно об исчезновении Декларации, и у нас нет возможности проинформировать её об этом.

Госсекретарь помолчал, словно принимая решение.

— Полковник Крац, я хочу задать вам щекотливый вопрос.

— Да, господин секретарь, — сказал Крац.

— Сколько времени вы работали над планом физического устранения Саддама?

— Девять — двенадцать месяцев, — ответил Крац.

— И он, очевидно, повлёк за собой внедрение одного или нескольких человек во дворец или бункер Саддама?

Крац заколебался с ответом.

— «Да» или «нет» будет достаточно.

— Да, сэр.

— Мой вопрос чрезвычайно простой, полковник. Можем ли мы воспользоваться годом вашей подготовки и — осмелюсь сказать — украсть ваш план?

— Я бы хотел проконсультироваться со своим правительством, прежде чем дать ответ…

Кристофер достал из кармана конверт.

— Буду рад дать вам ознакомиться с письмом господина Рабина, которое он прислал мне по этому вопросу, но вначале позвольте зачитать его.

Секретарь открыл конверт, извлёк письмо и, надев очки, развернул единственный лист.

«От премьер-министра.

Уважаемый господин секретарь! Вы не ошибаетесь, когда полагаете, что премьер-министр Государства Израиль является старшим министром и министром обороны, одновременно отвечающим за МОССАД. Однако должен признаться, что, когда дело касается каких-либо аспектов наших будущих отношений с Саддамом, меня знакомят с ними только в общих чертах, не посвящая в конкретные детали. Если вы считаете, что располагаемые нами детали могут сыграть решающее значение для преодоления ваших нынешних трудностей, я дам указания полковнику Крацу довести до вас их целиком и полностью.

С уважением, Ицхак Рабин».

Кристофер перевернул письмо и подтолкнул его по столу.

— Полковник Крац, позвольте заверить вас от имени Соединённых Штатов, что я считаю информацию, которой вы располагаете, решающей для преодоления наших трудностей.

«Не нуждаемся мы также в опеке со стороны наших бриттанских собратьев»

Декларация независимости была прибита гвоздями к стене за ним.

Саддам попыхивал сигарой, развалившись в кресле. Сидевшие за столом ждали, когда он заговорит. Саддам бросил взгляд направо:

— Брат мой, мы гордимся тобой. Ты оказал своей стране и партии Баас великую услугу, и, когда придёт время моему народу узнать о твоих героических делах, ты войдёшь в историю нашей страны, как один из её славных сынов.

Аль-Обайди сидел в дальнем конце стола и слушал своего лидера. Его руки, скрытые под столом, были сжаты в кулаки, чтобы унять дрожь. Несколько раз на пути в Багдад он убеждался, что за ним следят. Его багаж проверяли почти на каждой остановке, но не нашли ничего, потому что в нем ничего не было. Об этом позаботился двоюродный брат Саддама. Как только Декларация оказалась в безопасности их миссии в Женеве, Аль-Обайди даже не дали вручить её послу лично. А после того, как она была отправлена с дипломатической почтой, её уже нельзя было перехватить даже объединёнными усилиями американцев и израильтян.

Двоюродный брат Саддама сидел теперь по правую руку от президента и упивался расточаемыми в его адрес похвалами лидера.

Саддам медленно развернулся в другую сторону и посмотрел в дальний конец стола:

— Я должен отметить также роль, которую сыграл Хамид Аль-Обайди, которого я назначил нашим послом в Париже. Однако его имя не должно связываться с этим делом, ибо ему надо представлять нас на иностранной земле.

Итак, все было расставлено по своим местам. Двоюродный брат Саддама признавался архитектором этого триумфа, в то время как Аль-Обайди оказывался сноской внизу страницы, которая была быстро перевёрнута. Если бы Аль-Обайди провалился, двоюродный брат Саддама даже не узнал бы, что такой план существовал, а его, Аль-Обайди, кости уже сейчас гнили бы в безымянной могиле. После этих слов Саддама уже никто из сидевших за столом, кроме государственного прокурора, ни разу не посмотрел в сторону Аль-Обайди. Все взоры и улыбки были обращены к двоюродному брату Саддама.

Именно в этот момент, во время заседания Совета революционного командования, Аль-Обайди принял решение.

Долларовый Билл сидел вопросительным знаком на стуле, опершись на стойку бара, и с удовольствием поглощал свой любимый напиток. Он был единственным посетителем во всем заведении, если не считать худющей женщины в платье от Лауры Эшли, тихо примостившейся в углу. Бармен решил, что она пьяна, поскольку за весь час у неё не дрогнул ни один мускул.

Долларовый Билл вначале не заметил мужчину, неуверенной походкой вошедшего в бар, и вряд ли вообще обратил бы на него внимание, не сядь тот рядом. Вошедший заказал джин с тоником. Долларовый Билл испытывал естественное отвращение к любому, кто пьёт джин с тоником, да ещё садится рядом, когда в баре пусто. Он хотел было пересесть на другое место, но, поразмыслив, решил, что лишние упражнения ему ни к чему.

— Как дела, старый волк? — прозвучал рядом голос. Долларовый Билл не хотел считать себя старым волком и не удостоил непрошеного гостя ответом.

— В чем дело, проглотил язык? — спросил мужчина, растягивая слова. Услышав повышенные голоса, бармен обернулся к ним, но затем вновь стал протирать стаканы, накопившиеся после ленча.

— Язык на месте и довольно приличный, — ответил Долларовый Билл, по-прежнему игнорируя взглядом своего соседа.

— Ирландец! Ну как я сразу не догадался? Нация тупых и тёмных пьяниц.

— Позвольте напомнить вам, сэр, — сказал Долларовый Билл, — Ирландия является родиной Китса, Шоу, Уайльда, О'Кейси и Джойса. — Он поднял стакан в их честь.

— Не слышал о таких. Твои собутыльники, наверное? — На этот раз молодой бармен опустил полотенце и стал прислушиваться к разговору.

— Не имел такой чести, — ответил Долларовый Билл, — но, мой друг, то, что вы не слышали о них, не говоря уж о том, что не читали их произведений, это ваше горе, не моё.

— Ты хочешь обвинить меня в невежестве? — Тяжёлая рука соседа опустилась на плечо Долларового Билла.

Долларовый Билл повернулся к незнакомцу, но даже на таком близком расстоянии не смог разглядеть его сквозь туман алкоголя, поглощённого за последние две недели. Ему удалось лишь заметить, что тот был покрупнее его, но это обстоятельство никогда не смущало его в прошлом.