— Ад, который мы носим в головах, — пояснила Марджори.

— Все мы, в сущности, обречены, — произнесла Делия, стараясь, чтобы это прозвучало не так беспросветно, как то, что она испытывала. Может ли человек в таком месте испытывать что-либо, кроме мрака и ужаса? Что за извращенный ум имела Беатриче Маласпина, коль скоро создала все это. Если, конечно, это создала она.

В унисон ее мыслям прозвучал голос Люциуса:

— Если все это дело рук старушки, то ей не мешало бы провериться.

Свифт обрушилась на него, мгновенно направив луч фонаря ему в лицо:

— Не смейте о ней так говорить! Она не старушка! У нее есть имя — Беатриче Маласпина! Разве вы не способны сразу определить художника, когда его видите?

— Спасибо за напоминание, способен, и даже лучше, чем вы можете вообразить. Но это… просто отвратительно.

— Это тьма, которая царит в наших душах, — произнес Джордж, слабо и глухо, словно издалека, и с бесконечной печалью в голосе. — Поистине Беатриче Маласпина понимала, что это такое.

— Более чем, — согласилась Марджори и осветила серию рисунков, фигуры на которых были снабжены репликами в белых кружочках.

— Это же комикс, — удивился Люциус, следуя взглядом за картинками в порядке их расположения, отчего ему в конце концов пришлось наклониться к самому полу. — Посмотрите, этот римлянин в тоге и стальной каске, вероятно, символизирует Вергилия, а человек в средневековой одежде — Данте.

— Почему Вергилия?

— Потому что Вергилий был гидом Данте по Аду. Вот рысь, лев и волчица, которых Данте встречает у входа; они олицетворяют сладострастие, гордыню и корыстолюбие. Потом два пола спускаются и проходят по всем кругам Ада.

— А зачем каска?

— Привязывает Вергилия и всю поэму к двадцатому веку, надо полагать. — Марджори опустилась на колени рядом с Люциусом и указала на картинки: — Вот это первый круг Ада, так называемый Лимб, куда Данте поместил добродетельных язычников — тех, что родились еще до Христа и потому были лишены искупления грехов Иисусом.

— О Боже, смотрите! — воскликнул американец, уставившись на несколько заключительных рисунков.

Делия присела рядом с ним.

— В самом сердце Ада, — уточнил он.

— Где Данте расположил предателей, — ввернула Марджори. — И, среди прочих, Брута.

— Да я не об этом! Взгляните сами. Вот где все это принимает персональный характер!

Включенный на полную мощность фонарь выхватил из темноты группу расположенных особняком картинок. Тут не было похожих на карикатуры фигур, живописующих последние круги Ада, — их место занимали четыре фотографии.

— Это же я! — вырвался у Делии полный изумления возглас. И верно, это была она, почти неузнаваемая, запечатленная кем-то на пленке, сама того не ведая. А за ней виднелись улыбающиеся лица жениха с невестой — Тео и Фелисити. Тут же была и ее мать, глядящая на Ричи, который стоял рядом с Джессикой; та же, напротив, от него отвернулась. И на все это взирал с выражением суровой задумчивости ее отец.

Марджори тоже увидела свой фотопортрет. Его сделал кто-то в тот день, когда она выписалась из больницы и в каждой черте лица застыло несчастье. Под снимком не было подписи, но она могла бы добавить недостающий текст сама: «Знаменитая писательница Марджори Флетчер покидает больницу Святого Георгия, куда попала после несчастного случая, едва не окончившегося фатально».

Джордж оказался одним из персонажей группового фото. На фотографии был изображен высокий мужчина в шляпе и солнцезащитных очках, который одной рукой обнимал за плечи Хельзингера, а другой — еще какого-то человека. И мужчина в шляпе, и тот, другой, улыбались в камеру, но Джордж — нет. Напротив, он выглядел страдальчески — чувствовалось, что ему не по себе.

— Этот снимок сделали в тот день, когда мы узнали, что эта штука будет работать… — глухо и почти неслышно проговорил он.

На четвертой фотография был запечатлен Люциус: в военной форме, с напряженным лицом, — входящий в дверь, над которой развевался звездно-полосатый флаг. Его сопровождали два солдата с винтовками, по одному с каждой стороны. К этому снимку примыкало фото поменьше, с довольно зловещим пейзажем: озеро, джип возле него и какие-то двое мужчин в форме, привалившиеся к машине.

— Я хочу выйти. Мне надо на воздух, — прохрипела Делия, вставая и устремляясь к двери. — Мне нечем дышать.

Снаружи, на свету, где ветер мягко шелестел в листве и неумолчно щебетала какая-то птичка, Воэн закрыла глаза и сделала глубокий вздох; голова у нее кружилась. Со стороны Сан-Сильвестро доносился монотонный звон колокола, возвещающего молитву Пресвятой Деве. Его мерный ритм нес умиротворение.

Остальные присоединились к певице.

— Н-да, — произнес наконец Джордж. — Вещь весьма впечатляющая.

— Откуда, черт ее побери, она добыла эти фотографии? — спросил Уайлд.

— Это не трудно, если они были когда-либо опубликованы в газетах или просто сделаны фоторепортерами, — пояснила Марджори. — Существуют специальные агентства, которые разыскивают фотографии по заказу. Они специализируются на подборе вырезок из газет.

— Но зачем? — удивился Хельзингер. — Я в полном недоумении. Никогда ее не знал, никогда о ней не слышал — до тех пор, пока со мной не связался адвокат… И как Маласпина узнала, что момент, запечатленный на фотографии, имел для меня такое значение?

— Один Бог ведает, что таит остальная часть башни, — произнесла Делия. — Не могу вообразить себе Беатриче Маласпину в этой башне за всей этой работой — рисующей, приклеивающей фотографии… Как, по-вашему, она сама все это сделала?

— Кто же еще? — пожал плечами Люциус.

— А как насчет остальной части башни? — спросила Воэн, подняв голову к этой нависающей над ними массе. — Вы не думаете, что на двух других этажах много таких же ужасных вещей?

— Нет, — покачала головой Марджори. — Совершенно ясно, что она имеет в виду. Следующая круглая комната будет символизировать Чистилище, а верхняя — Рай. Я только задаюсь вопросом, хватило ли ей времени все закончить. Было бы довольно огорчительно, если бы она не продвинулась дальше Ада. Интересно, когда Беатриче это сделала?

— Та моя фотография не такая уж давняя, — вспомнила Делия. — Она была сделана, если хотите знать… в один из самых ужасных дней моей жизни. Не думаю, что она появлялась и какой-либо газете, хотя не скажу, что специально искала. Не представляю, как снимок попал ей в руки.

— Похоже на свадебную фотографию, — озвучил догадку американец. — Мне кажется, я заметил ослепительную невесту.

— Ослепительная невеста — моя сестра.

«А у тебя самого, — подумала Воэн, — вид далеко не цветущий». «Спал с лица», «краше в гроб кладут» — вот были сейчас самые подходящие определения для Люциуса.