Но в 1986 году (жизнь тогда менялась очень быстро) выступление Лихачева в Колонном зале с трансляцией на всю страну состоялось. И это воспринималось тогда с колоссальным восторгом: «Уже можно и такое! Новое побеждает!»

— Как можно поворачивать северные реки, — говорил он со сцены Колонного зала, — если при этом исчезнут старинные русские города, наша история, жемчужины Севера: Каргополь, Тотьма!..

Увидев, как огромный зал аплодирует Лихачеву и потом встает, власти сдались и отменили указ. Север был спасен. И не только Север. Может — впервые за все время тоталитаризма частный человек одолел систему. И с этого дня началась его не только научная, но и всенародная слава. И открылась его настоящая сила. Только Лихачеву, больше никому, удавалось своим словом не просто влиять на людей, но и отменять уже принятые постановления правительства!

Одно только появление на экране учтивого, старомодного, седого, красивого, здравомыслящего человека не совмещалось с «совковым», серым и одновременно наглым стилем подачи казенных материалов. И победил — он. «Вот как надо жить и говорить!» — поняли все, увидев, наконец, Лихачева на голубом экране! И жизнь наша перевернулась. Оказалось, что он гораздо важнее и ближе миллионам телезрителей, чем все прочее, что «варили» на этой кухне.

Он сделался кумиром. Вся страна теперь знала его в лицо, и не только знала, но восхищалась им.

Конечно, были завистники, считавшие, что Лихачев похитил их славу незаслуженно и что он специально подбирает лишь самые резонансные дела, чтобы прославиться. Ходила байка: правительство специально поворачивает реки, чтобы Лихачев разворачивал их как надо. Это, конечно, злая шутка. Отношения Лихачева и власти благостными не были никогда. Он показал нам всем пример настоящей стойкости. Он не изменял ни своей научной, ни гражданской позиции, вел упорную работу по охране памятников культуры, он продвигал проекты восстановления церкви Спаса-на-Сенной и Путевого дворца на Средней Рогатке, защитил храм Святой Екатерины в Мурине, боролся против вырубок в парках Царского Села и реконструкции Невского.

Он написал: «Достаточно посмотреть список моих газетных и журнальных статей, чтобы понять, как много сил и времени отнимала у науки борьба в защиту русской культуры».

Лихачев пережил, преодолел «барский гнев» — и не сбился с дороги, сделал свое. Впереди у него было испытание тоже непростое — «барская любовь».

Первой приметила Лихачева Раиса Максимовна Горбачева, ей чрезвычайно понравилась его книга «Письма о добром и прекрасном». И вскоре на даче Лихачева вдруг появился, к всеобщему изумлению, государственный фельдъегерь и торжественно вручил Лихачеву письмо от Раисы Максимовны. Лихачев прочел весьма лестное для него письмо, был, естественно, доволен, но никаких «оргвыводов» не сделал и хотел просто отложить его в сторону. Пришлось присутствующему там Д. Н. Чуковскому пояснить хозяину, что просто так, в порыве эмоций, первые лица государства писем не пишут и с фельдъегерями не присылают: наверняка предстоят очень серьезные изменения в отношениях Лихачева с государственной властью, и, похоже, в лучшую сторону.

Книга «Письма о добром и прекрасном», сыгравшая столь важную роль в жизни Лихачева, — это сорок шесть его писем, адресованных молодежи, где он размышляет о том, что же делает человека счастливым. Названия глав привлекают и интригуют — «Большое в малом», «Молодость — всю жизнь», «Самая большая ценность — жизнь», «В чем смысл жизни?», «Цель и самооценка», «Быть веселым, но не быть смешным», «Когда следует обижаться?», «Честь истинная и ложная», «Про карьеризм», «Человек должен быть интеллигентен», «Искусство ошибаться», «Как говорить?», «Как выступать?», «Как писать?». То есть это не высокомерные нравоучения, а практические советы человека, много повидавшего и много добившегося. Лихачев спокойно и мудро рассказывает, как не навредить, в первую очередь — себе, как стать успешным, уважаемым, авторитетным, как в трудных жизненных испытаниях не потерять себя. Там же он пишет об «экологии культуры», затрагивая не только гуманитарную, но и материальную сферу — науку, производство. Он говорит о недопустимости лжи в точных науках и производстве, где присутствие лжи — лжи ради сиюминутной выгоды — может привести к огромным убыткам, к тупикам в науке и жизни. Он пишет: «Все большее значение приобретает качество, а не количество».

Должна быть, утверждает он, тесная связь между наукой и доброй совестью. «В жизни надо иметь служение… — утверждает он, — …увеличивать добро в окружающем нас».

Переходя к весьма важной для него теме — теме искусства, он отрицает модный тезис об «имморализме искусства», утверждая, что доброе и прекрасное должны быть всегда рядом. Лихачев не боялся показаться устаревшим, немодным — в те времена было принято как раз проповедовать «свободное искусство», свободное от каких-либо обязательств, а уж тем более «служений» — ни правящей партии, ни государству, ни морали и никаким прочим обузам, сковывающим свободный полет.

И тут вдруг Лихачев с его моралями! И — последовавшее за этим его приближение «ко двору»!

А в моду тогда входили совсем другие ученые. Создание самых волшебных стихов они объясняли каким-нибудь «кастрационным комплексом Пушкина» — в духе нахлынувших тогда «передовых» теорий… а «поучения» Лихачева воспринимались с высокомерной усмешкой: «…размяк дедушка!»

Порой действительно хочется с Лихачевым поспорить: такая ли уж неразрывная связь между совершенством и добром? Как прекрасен лермонтовский Демон — а ведь он гений зла, «тот, кого никто не любит, и все грядущее клянет».

Помню, и мне привелось участвовать в одной из модных дискуссий, и я, помнится, защищал необходимость греховности в искусстве… а как же без нее? Благостности мы наелись уже в советской школе! Долой!

Помню, я приводил такой пример: юная девушка сидит на скамейке, а когда встает, сзади на ее ногах выше сгиба остаются ровные розовые вмятины от реек скамейки… что же — художник, писатель не должен этого видеть, не может об этом написать? Надо отводить взгляд? Нет!! Художник не должен отводить своего взгляда ни от чего, находить красоту во всем — и в том, что морально и что аморально! Лихачев, однако, проповедует лишь чистое, святое. «Не собирайте себе сокровищ на земле… — цитирует он, — …но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют…» «Возлюби ближнего своего, как самого себя…» Возлюби? И только?

А как же, думаю я, мои любимые строки: «Есть упоение в бою, / И бездны мрачной на краю…»? Или — еще более любимые, но еще более страшные: «Швед, русский — колет, рубит, режет»? Это — что? Не искусство?! А Лихачев призывал нас к умиротворению, благостности!

Зато это пришлось по душе начальству — сперва Раисе Максимовне, а потом и Михаилу Сергеевичу. И их тоже можно понять: им нужно было срочно как-то образумить «свихнувшуюся» страну, теряющую мораль, становившуюся бандитской. Им нужно было как-то гасить то и дело возникающие очаги межнациональных конфликтов. И теперь понимаем: может, Лихачев специально сделал этот «непопулярный» шаг — вовсе не для того, чтобы впасть в милость начальству, а чтобы как-то воспитать народ, впадающий в дикость? Тут Лихачев с его пропагандой добра и совести был как нельзя более кстати. Может, хоть его услышат? Кстати, терпимости и доброты не хватало тогда и «распоясавшейся» прессе, смакующей грязь, «жареные» факты… может быть, призыв Лихачева к прекрасному как-то угомонит их?.. Большие надежды связывали Горбачевы с Лихачевым. Оправдал ли он их?