уроков, но моя ставшая почти легендарной способность не «залипать» на чем-то одном, несмотря на мой нежный возраст, в то время уже проявилась. Так что я быстро перегорел.

И все же я написал одну песню. Это заняло несколько недель. Она называлась «У Мэнди ветрянка» и я до сих пор, много лет спустя, помню те проникновенные и лирические строки.

«У Мэнди ветрянка, у Мэнди ветрянка, у Мэнди ветрянка, о-о-о! О-о-о! О-о-о!» Это первый куплет. К тому времени, когда я наполовину завершил сочинение музыки, состоящей из двух или трех аккордов, Мэнди уже почти выздоровела. Перемены в ее состоянии вдохновили меня на второй (финальный) куплет: «Мэнди уже лучше, Мэнди уже лучше, Мэнди уже лучше теперь, о-о-о! О-о-о! О-о-о!»

Как я теперь догадываюсь, я, видимо, считал, что авторы сочиняют песни, которые поют, в режиме реального времени. Когда я сыграл свое произведение Мэнди, она просто посмотрела на меня с отвисшей челюстью, изумленная тем, что я могу быть настолько идиотом.

Мир был спасен от моего врожденного недостатка музыкального таланта, но, несмотря на этот бесспорный факт, я, возможно, и добился бы чего-то, если бы у меня было больше поддержки. Каким-то чудом в школе я превзошел других детей в элементарном задании на понимание музыки (мы должны были определить, какая из двух нот выше), и моей наградой оказалось то, что я удостоился королевской чести и стал счастливым обладателем одной из трех скрипок, принадлежащих школе. Мне дали несколько уроков и разрешили взять свой инструмент домой, чтобы попрактиковаться. Как-то вечером я был полностью поглощен тем, что выводил своим смычком нетвердые «коленца», когда случайно выглянул в окно и увидел, как мама и Мэнди покатываются от смеха, слушая производимый мною шум.

Это разом положило конец всем моим амбициям касательно скрипки (после этого я ее в руки больше не брал), но это еще не было концом моей музыкальной карьеры. Будучи взрослым, я перешел к организационной работе и управлял несколькими музыкальными группами. Музыкальную часть я оставил тем, кто знает, что делает; тем, кто не бросил обучение и добился успеха. Я люблю музыку, и Майк любил, но оба мы сами не умели ничего сыграть. Я часто жалею, что не умею сыграть хоть что-нибудь, одну-единственную песенку на гитаре или пианино. Невозможно сосчитать, сколько раз я хотел быть в окружении толпы красоток у костра на месте того парня, который, когда одна из девушек страстно мурлычет: «Кто-нибудь знает какую-нибудь песню?» – тихонько берет гитару и влюбляет в себя их всех.

Или вот менее дурацкий пример. Когда мне посчастливилось быть приглашенным в студию Эбби-Роуд в Лондоне и сидеть там рядом с Питером на записи музыки для фильма «Возвращение Короля» в исполнении Говарда Шора и Лондонского филармонического оркестра, нам устроили экскурсию по студии. В одной комнате стоял старый потрепанный вертикальный рояль.

«На этом рояле Битлз играли все свои знаменитые произведения, – сказал гид. – Кто-нибудь хочет сыграть?»

Если бывает когда-то в жизни тот самый момент, чтобы сбацать что-то эдакое на клавишных, то это был он. Но никто из нас не играл. Питер покачал головой. С нами был Элайджа Вуд, он тоже покачал головой. И я покачал головой. Опустошенный. Вместо того чтобы сыграть, мы подошли и по очереди нажали на одну клавишу с групповым чувством глубочайшего разочарования в себе.

Задание с укулеле было обречено стать унизительным падением. Рэйчел, которая, видимо, немножко разбиралась в игре на маленьких смешных четырехструнных инструментах, приложила все усилия, чтобы обучить меня аккордам, показала, какие пальцы куда ставить и как читать аппликатуры аккордов, которые она мне дала. Все казалось просто.

Но только казалось. Пока один палец неуклюже пытался взять нужную ноту, второй ему мешал. И это было больно. Мне было непривычно давить на струны. Я сидел в кафе, мой латте остывал, а сам я пытался преодолеть первые несколько аккордов. И у меня даже стало получаться, но я тратил вечность на переходы между ними. Это имеет значение, если я буду играть оооочень медленно? Я сделал паузу, чтобы глотнуть холодного кофе, а Дрю подобрал укулеле и с легкостью сыграл всю песню целиком, почти не глядя на лист с аппликатурами, а потом вернул мне инструмент.

«Я профессионально играю на гитаре, – пробормотал он в качестве объяснения. – Иногда». Ну конечно! Это откровение вызвало у меня легкую досаду, но зато он предложил помочь мне выучить песню.

Я целую вечность носился с укулеле. Практиковался в своей комнате, в парке рядом с отелем «Джуси Снуз» и везде, где только мог. Я загрузил исполнение Джо Брауна в телефон и снова и снова слушал его, стараясь запомнить слова и тихонько подпевая. Недостаточно было научиться играть на этой проклятой штуковине, надо было еще и спеть. Я не исполнитель. Не считая моего пятиминутного опыта комедианта (который у меня тогда был еще впереди), во всех ситуациях, когда я «выступаю» перед людьми, я просто отвечаю на вопросы в дружелюбно настроенном обществе. Эти люди хотят там быть. Хотят узнать, что я скажу. Это просто. Никто не захочет слушать мое топорное исполнение песни и смотреть, как мои пальцы сжимают гриф инструмента, похожего на игрушечную гитару для маленьких детей. Никто. А я собирался выступать перед Рэйчел, Робом и их детьми и выглядеть полным профаном. «Это будет ужасно», – думал я. И еще это будут снимать на камеру.

Так вот, я тренировался. И тренировался. И пальцы мои болели. Я думал, что мне хватит времени довести эту песню до ума, но в этом путешествии я редко распоряжаюсь своим временем. Наготове меня всегда уже нетерпеливо и требовательно ждет другое задание.

Другое музыкальное задание. Меня оторвали от укулеле, и вот я уже выбирался из фургона «Джуси», к которому подошла улыбающаяся Рэйчел. Мы уехали из Окленда и остановились в Гамильтоне, где она живет и где мне вскоре предстояло петь. Она прочла мне следующее требование Майка. Я должен выучить танец и исполнить его в составе музыкальной группы сына Рэйчел. И выступление сегодня вечером.

«Здесь можно курить?» – легкомысленно поинтересовался я, когда мы подошли к красному кирпичному зданию.

«Нет, – ответила Рэйчел, как мне показалось, с легкой иронией в голосе. – Это школа». Я фыркнул, убрал в карман свежескрученную сигарету и вошел за ней внутрь.

Я совсем не стушевался. Танцевать я умею. У меня прекрасное чувство ритма. Мама и папа танцевали рок-н-ролл, когда я был маленьким. Я наблюдал, как папа ловко кружит маму, как профессионал, пока музыка гремит из колонок. И мы с