Мистер Дамир отсутствует где-то двадцать минут, первые десять из которых я посвящаю тому, что глупо улыбаюсь, уставившись в потолок.

Он прилетел ко мне! Потому что я – Особенная, я нужна ему, потому что он скучал без меня. И он меня поцеловал!

Я касаюсь губ, все еще хранящих его след, глупо смеюсь и качаю головой.

Ой, Аврорка, ведешь себя как влюбленная дурочка!

А потом я неожиданно понимаю другое – ну прилетел, ну сказал, ну поцеловал… И что?

Пройдут выходные, мы улетим обратно и…

Что дальше? Что станет делать лаэрд, когда вдоволь наиграется со своей игрушкой?

Я закрываю лицо руками и издаю громкий жалобный стон.

Как же он так скучал, если, по рассказам Сабира, в его постели побывало все видовое разнообразие женского пола?

Так, может, это и не я такая вся особенная, а просто задетое «разочаровывающим сексом» самолюбие кобеля? Сейчас он пару разочков самоутвердится и с независимым видом отправиться шпилить брюнеток дальше.

Черт! Какая же я дура!

Еще один стон, полный душевной боли, вырывается из груди. И вместе с этим хлопает дверь, а затем прогибается матрац, принимая вес мужчины.

– Все хорошо, – легкий невесомый поцелуй в ладони, все еще прикрывающие мое лицо. – Я рядом, Аврора.

Пока не встречу сногсшибательную брюнетку… – зло добавляю я про себя и всхлипываю.

– Ну ты чего? – укоризненно шепчет лаэрд, убирая мои руки от лица. – Тише, моя пантера, – стирая дорожки слез легкими поцелуями, успокаивающе шепчет мистер Дамир. – Тише, моя сладкая.

И от его прикосновений, и от этого пресловутого «моя», и от неожиданной заботы реветь хочется еще больше.

Развернувшись, я утыкаюсь носом в грудь лежащего рядом мужчины и устраиваю маленькое наводнение.

– Аврора, что ж такое…

Он растерянно заключает меня в объятия, успокоительно поглаживает по спинке и шепчет на ушко всякие глупости, а я реву в голос и все никак не могу остановиться, потому что с ужасом понимаю очевидное – я не хочу быть для него Особенной!

Я хочу быть для него Единственной…

* * *

Я просыпаюсь резко, словно от внезапного толчка, и понимаю, что разбудил меня странный звук.

Рокочущее мурлыканье, громкое и басовитое, чем-то очень отдаленно напоминающее урчание кошки, только в миллион раз страшнее.

Запоздало понимаю, что мужчина, крепко обнимающий меня сзади, «доутешался» до глубокого сна.

Молниеносно повернувшись, сталкиваюсь взглядом с абсолютно синими глазами лаэрда, вскрикиваю от неожиданности и инстинктивно отстраняюсь назад.

– Зверь не обидит! Зверь не обидит! – демон моментально скатывается с кровати, поднимает руки и, видя, что я не собираюсь орать и в панике выбрасываться в окно, поясняет: – Кристоф не думал, что уснет и оставит Зверя с Авророй.

Я сглатываю, тянусь рукой к ночнику, стоящему на тумбочке.

– Пожалуйста, не надо, – просит демон, и моя рука возвращается обратно.

Мужчина осторожно опускает руки и замирает.

Каждый из нас боится пошевелиться – он, чтобы не напугать меня, я – чтобы не спровоцировать лаэрда на атаку.

– Если Авроре страшно, то Зверь может побыть в ванной, пока Кристоф не проснется, – предлагает он.

Сейчас в привычном голосе мистера Дамира слышатся более хриплые, рычащие интонации, но я почему-то не испытываю страха.

Я смотрю на выжидательно замершего посреди комнаты демона и не могу сдержать улыбки.

«Большой босс» испарился без следа, оставив себе на замену смущенного, немного неуверенного в себе юношу с взлохмаченными волосами и растерянными глазами цвета королевской сини.

На ум приходит фраза Королевы Кед про голодного мистера Дамира. Да, вот этому Кристофу определенно нужны нежность и забота.

– Хочешь немного побыть со мной? – осторожно спрашиваю я и в ответ получаю робкую улыбку.

На миг на лице лаэрда мелькает то самое выражение, что у кудрявого мальчишки с фотографии, виденной мной на благотворительном вечере.

– Зверь очень хочет побыть с Авророй, – улыбается он более смело. – Можно Зверю сесть рядом?

Я киваю, сажусь и облокачиваюсь спиной на подушку. Лаэрд устраивается на противоположном уголке кровати, по-турецки скрестив накачанные ноги.

Я с интересом оглядываю его.

Рик рассказывал, что демону очень сложно оставаться даже частично трансформированным, не говоря уже о том, чтобы полностью держать под контролем все тело. Сам Рик не мог контролировать промежуточные состояния. Он был либо человеком, либо демоном.

– Как долго ты можешь удерживать человеческое тело? – с любопытством спрашиваю я сидящего неподвижно демона в теле человека.

– Два-три часа, – опять эта робкая улыбка, от которой хочется заключить демона в объятия. – Кристоф занимается со мной каждую свободную минуту, – говорит он и очень искренне добавляет: – Достал…

Мы обмениваемся понимающими взглядами, улыбаемся.

– Ты сказал, что я помогла тебе… – вспоминаю нашу единственную встречу с демоном на белом ковролине гостиной пентхауса. – Но я не помню…

Я развожу руками, отчего одеяло сползает немного вниз.

Демон с жадностью смотрит на мои голые плечи, грудь, прикрытую коротенькой маечкой, облизывает губы и вздыхает.

Торопливо натянув одеяло по самую шею, я вновь настораживаюсь и с подозрением смотрю на сидящего рядом со мной демона.

– Аврора заступилась за Зверя, как за своего, – через какое-то время отвечает он. – Другим людям это не понравилось, и они сделали Авроре очень больно. Кристоф тоже наказывает Зверя, когда Зверь делает что-то плохое, но люди были очень жестоки.

Внезапно по моему телу проходит дрожь. Внутри возникает ощущение, будто я ушла с головой под воду и резко всплыла.

– Расскажи, что случилось? Кто эти люди? – прошу я, мысленно пытаясь ухватиться за смутные обрывки воспоминаний.

Демон секунду думает, а потом качает головой:

– Зверь не хочет, чтобы Аврора вспоминала. Авроре будет тяжело, она будет плакать…

Я очень хочу знать, тем более что в голове крутится что-то такое знакомое, но я никак не могу ухватить воспоминание. Я помню лабораторию, помню навязчивый звуковой сигнал, от которого ломит виски, помню синеглазого демона, помню…

Мужчина приподнимается, тянет руку, и я настороженно замираю.

Чего он хочет?

– Теперь Аврора своя, – его пальцы осторожно касаются моей щеки. – Родная…

От легкого прикосновения бегут мурашки, но еще большая волна непонятного теплого жара пробегает по телу от слова «родная».