– Посмотрим, как я буду себя чувствовать после чашки кофе и пары сигареток. Чао, детка.

Она вешает трубку, вопрос о ее приезде так и не решен. Я возвращаюсь к себе, так ничего и не добившись. На часах половина одиннадцатого, надо убить еще полдня. Я застилаю кровать, прибираюсь на письменном столе, аккуратно раскладываю одежду по ящикам. Пенни Кейпа лежат у меня на тумбочке. Я решаю взять их с собой на «суд».

Октябрь 1983

Три часа. Пора одеваться. Я надеваю безвкусное «бабушкино» платье и лакированные туфли без каблука. Решаю обойтись без макияжа, просто умыться холодной водой и наложить немного крема. И губы не крашу, только провожу по ним шариком бальзама. Я гляжу в ростовое зеркало и едва себя узнаю. Я выгляжу такой невинной, как не выглядела даже в десять лет, когда всю одежду мне выбирала Бэбс.

Я сижу на кровати и курю. Не хочу идти к лодочному сараю, чтобы не столкнуться случайно с Джейком. Сигареты – отличный способ убить время, ничего, собственно, не делая. Пепел я сбрасываю в пустую банку из-под «диет-колы».

И тут раздается стук в дверь.

Дидс когда-нибудь надоест пытаться поймать меня за тем, что мне не следует делать?

Я осторожно открываю дверь. Это не Дидс, а Бэбс.

Октябрь 1983

В мою комнату Бэбс входит, даже не здороваясь. На ней бордовый костюм, отороченный по вороту и манжетам серым мехом. Цвета Кардисса. Я почти удивляюсь, что ей известно, какие они, впрочем, она всегда внимательна к мелочам. На ней рубиновое ожерелье, рубиновый браслет с мелкими брильянтами и коктейльное кольцо с рубином. Она садится на кровать, осматривается и говорит:

– Ну и дыра! Больше на тюрьму похоже, чем на комнату в общежитии. А это еще что, черт побери, такое? – Она указывает на ковер с буквой «Б».

– Мама Холли мне подарила, когда я только сюда въехала.

– Понятно, радости китча. А простыни? Выданы школой? Учитывая, сколько я дала тебе денег, могла бы купить новые. И выглядишь как нищая замарашка.

– Я думала, в таком платье у меня будет вид раскаявшейся.

– Ты не выглядишь раскаивающейся, ты выглядишь как женщина, у которой напрочь отсутствует вкус в одежде.

– Я не намерена переодеваться, Бэбс. И других платьев у меня нет.

Встав, она подходит к шкафу, чтобы провести досмотр.

– А как насчет того, которое я тебе прислала? Или этого черного? Оно почти шикарное.

– Слишком рискованно. Я в нем была, когда меня поймали.

– И что с того? Слабо, что ли? Ты же не из Канзаса, а из Чикаго.

Я сдаюсь. Я сделаю что угодно, лишь бы умилостивить Бэбс. Я так благодарна, что она приехала. Я натягиваю черное платье. На мне все еще мои новые лаковые туфли без каблука.

– И тапки свои сними, – говорит Бэбс. – Ты слишком низенькая, тебе это с рук не сойдет. Лучше каблуки.

– Ну, не знаю, Бэбс…

– И накрасься. Постное лицо ничем тебе не поможет. Не хочу за тебя краснеть.

Сколько уже раз мы это проходили…

Я накладываю минимальный макияж. Время идти.

Октябрь 1893

Весь процесс проходит на верхнем этаже библиотеки имени Мэдсона. Там есть зал, который школа использует для особых случаев: собраний попечительского совета, заседаний комиссии по выбору нового главы факультета, дискуссий на тему изменения учебного плана. Бэбс хочет подъехать к зданию в лимузине, но, поскольку от Брайта до библиотеки две минуты пешком, я уговариваю ее этого не делать.

– Как хочешь, детка, – говорит она.

Мы идем по лужайке, я спотыкаюсь в лодочках на траве. Бэбс закуривает.

– Э… Бэбс, в кампусе нельзя курить.

– Может, тебе и нельзя, Беттина, но я тут не учусь, поэтому мне плевать.

Я молюсь про себя, чтобы она погасила сигарету до того, как подойдем к библиотеке. Слава богу, она докуривает. Мы приходим слишком рано. Выглядит так, словно мы отнеслись ко всему серьезно. Мы поднимаемся на лифте на седьмой этаж. Дверь в конце коридора слегка приоткрыта.

Бэбс идет к ней уверенно, твердым шагом. Словно делает такое каждый день. В этом вся Бэбс. Благодаря «шоколадным деньгам» она везде как дома.

Я тащусь следом. Я никогда не бывала в этом зале и с удивлением обнаруживаю, что при всей его загадочности это самая обычная классная комната, каких в Кардиссе сотни. Большой овальный стол, вокруг него деревянные стулья. В сторонке стоят шесть складных стульев, на которых положено сидеть нам. Это подразумевает, что у каждого из нас – и у Кейпа, и у меня – полный комплект родителей, которые помогут нам преодолеть выпавшее на нашу долю испытание. Разумеется, у нас их нет.

Кейп и Мэгс уже тут. На Кейпе синий блейзер, брюки цвета хаки и галстук Кардисса. На Мэгс – пастельная блузка в мелкий цветочек, синяя поплиновая юбка, колготки. Грасс-вудс до мозга костей. Я все еще не могу поверить, что в этом процессе одежда не важна. Если бы у меня сохранилось то летнее платье в розовую с белым клетку, я, вероятно, попыталась бы его надеть.

Они держатся за руки. Если Мэгс выбило из колеи появление Бэбс, она не подает виду. Просто достает из сумочки мятные леденцы, предлагает Кейпу.

Я пробегаю взглядом по двенадцати ученикам, которые составляют УчСуд. На всех синие блейзеры со значками Кардисса на правом лацкане. Мередит сидит в дальнем конце стола, ее светлые волосы собраны в пучок, точно она учительница. Интересно, где держат все эти блейзеры? Я никогда не видела такого в шкафу Мередит. Такое в кампусе не поно-сишь.

Ученики сидят с непроницаемыми лицами, в комнате царит такое напряжение, что его, кажется, можно пощупать руками. Ровно посередине стола лежит экземпляр устава школы, на случай если кому-то из учащихся понадобится с ним справляться.

Помимо Мередит я вижу только одно знакомое лицо. Джейда из моего класса по биологии. Мы вместе препарировали свинью. Мои надрезы были такими нервными и кривыми, что стоили нам пятерки. С тех пор она со мной не разговаривает, и я знаю, что сейчас она не испытывает ко мне ни тени симпатии.

Если не считать Мэгс и Бэбс, единственный взрослый в комнате – мистер Карлсон, глава общежития Кейпа, тот, кто нас застукал. Наверное, он собирается предъявить нам официальное обвинение.

Он стучит молоточком по столу и просит всех встать.

– Повторяйте за мной, – приказывает он.

Я повинуюсь и открываю рот, но вдруг понимаю, что он обращается только к ученикам за столом. Я чувствую себя идиоткой.

– Мы, члены студенческого суда, клянемся рассмотреть каждого из представленных нам учеников без личной неприязни и только в свете совершенного правонарушения.