Я рухнул в кресло и, пощелкав кнопками на пульте, нашел спортивную программу. Как раз в этот момент на экране телевизора Холифилд отправил на пол Майка Тайсона. Я представил, что этот удар достался мне, и поежился. Я бы, наверное, после такой колобахи вообще не встал. Хорошо, что это был не я.

* * *

По проходу между креслами шла бортпроводница и, профессионально улыбаясь, проверяла, все ли пассажиры пристегнулись. Через двадцать минут мы должны были приземлиться, и я немного нервничал.

В Дюссельдорфе, где мы с Наташей остановились на пару дней, она воспользовалась гостиничным компьютером и влезла в открытый интерполовский сайт. Там она нашла список объявленных в международный розыск преступников, и мы внимательно проштудировали его. Василий Затонский был на месте, и его, то есть моя фотография, по-прежнему красовалась в окружении бородатых исламских экстремистов. А вот Евгения Викторовича Егорова, гражданина США, которым я сейчас являлся, там и в помине не было. Это, понятное дело, радовало меня. Но кто знает, не объявлен ли я во всероссийский розыск?

Я не стал говорить о своих сомнениях Наташе, потому что ей ни к чему было знать о том, какие решения я принял, пока мы ехали на старом «Опеле» из Гамбурга в Дюссельдорф. Я знал, что в Дюссельдорфе мы с ней расстанемся, и надеялся, что это будет навсегда.

А решения, принятые мною, были просты и очевидны.

Мне нужно было возвращаться к братве.

Потому что не было мне покоя ни в Америке, ни в Германии, где закон и порядок только мешают такому колючему окуню, как я. И никого я там не знаю, и никто мне там не поможет, случись что. Зато в России, какой бы ужасной и опасной она ни казалась благополучному американскому буржую, мне было самое место. Там я, несмотря на ментов и ФСБ, все равно буду чувствовать себя гораздо увереннее и спокойнее. Менты продажны, ФСБ, в общем, тоже, так что всегда можно откупиться. А если нельзя, то это значит, что просто нужно больше дать. Повсюду братва, которая, когда я решу свои проблемы с оборзевшим от жадности Стилетом, всегда поддержит и поможет. Деньги у меня есть, так что пришлю в общак большую кучу и скажу, что это — все. На самом деле у меня оставалось еще три банка, но об этом не знала ни одна живая душа.

А если Стилет, получив двадцать миллионов баксов, а именно столько я решил прислать в общак, опять будет подозревать меня в том, что я подарил ему и его кодле не все деньги, то я его просто грохну. Элементарно. Выставлю ему какую-нибудь серьезную предъяву и ответственно замочу при всех. Так, чтобы все, кто этого еще не понял, знали, что катить бочку на Знахаря — вредно для здоровья.

И вообще, возвращаясь на родину, я чувствовал, как ко мне возвращается уверенность в своих силах. Недаром говорят, что дома и стены помогают. А при таких деньгах, как у меня — и подавно. А еще с некоторых пор, а именно — с того дня, когда на моих руках умерла моя Настя, я потерял страх. Не разумную осторожность, а именно страх. И теперь я был готов на все. И горе тому, кто захочет сделать меня маленьким и виноватым.

Стюардесса прошла по проходу обратно, и, посмотрев на ее стройные ноги, я подумал о Наташе, которая сейчас должна была сильно удивляться в Дюссельдорфе. И куда это Знахарь подевался? Принес ей чемоданчик с наличкой, сказал, что ему нужно купить бритвенные принадлежности, и пропал.

А я, между прочим, так и сделал.

Покумекав над тем, как изменить внешность, чтобы хитрая интерполовская электроника не признала злосчастного Василия Затонского при входе в банк, мы с Наташей решили принять элементарные, но действенные меры. Прикинувшись развеселыми и чуть-чуть нетрезвыми туристами, мы зашли в театральный магазин и накупили там целую кучу париков, накладных усов, защечных подушек и прочего гримировального хлама. Свалив покупки в большой мешок с надписью «Артман», хохоча и любезничая с продавщицами на дикой смеси трех языков, мы покинули лавочку и вернулись в отель.

Там, после получаса тщательных примерок и верчения перед зеркалом, я превратился в усатого толстощекого брюнета. Наташа минут десять ходила вокруг меня кругами, поправляя и уточняя маскировку, затем сказала, что лучше и быть не может, и я, присев с ней на дорожку, направился в «Дойче Банк». Наташа, понятное дело, осталась ждать меня в отеле.

В банке все прошло как нельзя лучше, и, получив миллион наличными, я сделал кое-какие специальные распоряжения относительно остальной суммы. Потом, провожаемый расстилавшимися передо мной клерками, я важно вышел на улицу и уехал на старом «Опеле». По дороге я снял парик, отодрал страшно мешавшие мне усы и выплюнул в окно мягкие пластиковые подушечки, делавшие меня похожим на толстощекого херувима. Так что в отель я вернулся уже в своем нормальном виде.

Поставив перед Наташей дипломат с миллионом, я открыл его и, когда она выпучила глаза и открыла рот, сказал, что мне нужно купить электробритву. Она меня не услышала.

Тогда я силой развернул ее к себе лицом, встряхнул и, убедившись, что ее глаза приобрели осмысленное выражение, медленно и четко сказал ей, что иду покупать себе электробритву, а она может обниматься со своими деньгами сколько влезет. Еще я сказал, что скоро приду. Это, конечно, было беспардонным враньем, но так уж была задумана моя игра.

Да и в конце концов, что я, не могу соврать ей один раз? По-моему, имею полное право. А кроме того, это ведь более гуманно, чем всадить ей пулю в голову.

И я спокойно вышел из номера, спустился по мраморной лестнице в вестибюль, вышел на улицу, огляделся и поднял руку. Через несколько секунд около меня остановилось такси. Это был сильно подержанный желтый «Мерседес» с шашечками. Я сел на заднее сиденье и сказал водиле интернациональное слово «аэропорт». Он кивнул, и мое возвращение на родину началось.

Я почувствовал, что самолет начал проваливаться и у меня слегка заложило уши. Посмотрев в окно, я увидел, как на фоне темно-синего вечернего неба медленно поворачивается накренившийся игрушечный макет Питера, усыпанный мелкими точками огней. А именно — его южная часть, там, где Московский район и Купчино.

И опять я ощутил волнение.

Для него были две причины. Первая, вполне приятная — это возвращение домой после таких невероятных мытарств, которые мне пришлось перенести за эти несколько месяцев. Вторая, уже вовсе не такая приятная, касалась того, что в аэропорту меня могли ждать фээсбэшники. Но это только в том случае, если я был в розыске. А учитывая то, что поиски Знахаря жадными до чужих денег генералами были откровенным леваком, то вероятность того, что меня упорно и официально ищут, была очень мала.

Кому нужен какой-то там американский Евгений Егоров?

Будем надеяться, что никому.

И да поможет мне Бог.

Турбины громко завыли на реверсе, и я почувствовал, как самолетные колеса, несколько раз со стуком и визгом прикоснувшись к асфальту, наконец покатились по нему. Мы были на земле, и теперь скорость самолета резко снизилась. Кое-кто из пассажиров зааплодировал, и тут в салон вышла стюардесса. Окинув пассажиров радостным взором, она громко объявила: