Я был относительно готов к подобному развитию ситуации. Относительно, потому что вчера Влахий предупредил: свидетелей Синод предпочитает допрашивать уже после некоторой отсидки в казематах, для пущей откровенности. Но того, что это произойдет так скоро, точно не ожидал. Некстати, ой как некстати, хотя чего-то такого в любом случае было не избежать. Об этом сразу заявили Явдоха… тьфу ты – Алисия и Влахий. Если кто и сможет помочь мне разыскать черных, а следовательно, Петунью, то только Синод. И только они могут справиться с чернокнижниками. Мне самому, без поддержки, даже не стоит и пытаться. Можно попросить помощи у чародейских Лиг. Можно, но чародеи не помогут. Они считают черных своими, плотью от плоти этого мира. А еще многие из них помнят, что устроили белоризцы в Донатову Резню, помнят сотни сгоревших на кострах невинных владеющих и не станут помогать из чувства противоречия, в пику Белому Синоду. Так что я готов договориться с белоризцами и принять условия их игры. А если надо для этого посидеть немного в подземелье – пожалуйста, не рассыплюсь.

Протянутые руки украсились массивными кандалами, засапожник и пояс с пястью перекочевали к усатому уряднику. После чего меня правильно сориентировали в пространстве и, невежливо подталкивая в спину, повели в сторону каменного здания с высоким шпилем, на вершине которого красовался золотой знак Синода. Резиденция предстоятеля Синода и одновременно Высокий Трибунал Белого Синода. Что-то мне эти названия сильно напоминают… Вот только что? Неужели в моем прошлом мире существовало что-то подобное? Вполне возможно…

Длинный спуск по каменной винтовой лестнице, запутанные тесные коридоры, запах сырости, мочи и дерьма – и за спиной с лязгом захлопнулась тяжелая, окованная металлическими полосами дверь.

Напоминающая узкий пенал камера без окошка, колченогая табуретка, тюфяк с вонючей прелой соломой в углу, склизкие стены и свисающие со сводчатого потолка лохмотья мокрого мха. После роскоши бордельного номера обстановка выглядит как-то уж очень скромно. Но по сравнению с темницей на Звериных островах – вполне ничего.

– Тебе не кажется, Горан, что ты зачастил по тюрьмам? – поинтересовался я сам у себя.

Истошный вибрирующий вой, прорвавшийся даже сквозь толстенную дверь, зловеще проаккомпанировал мои слова.

– Нет, отличный метод: после такой ненавязчивой обработки свидетели и прочие станут просто кристально откровенными. Преклоняюсь, святые отцы… – Я отвесил поклон двери и, брякнув кандалами, уселся на табуретку. Ну а что? Остается только ждать. Хорошо, что сегодня сытно позавтракал: хлебать баланду как-то не прельщает. Если меня вообще собираются кормить.

Вопли продолжились, потом кого-то протащили по коридору. Видимо, после экзекуции: всхлипы и стоны вполне на это намекали.

Закрыл глаза, собираясь немного вздремнуть, и…

В мое сознание как будто кто-то заглянул. Не злой и не добрый, просто чужой, и от этого очень страшный. Заглянул, парализовав нестерпимым холодом и сразу скрылся. Я не успел ничего увидеть, только какие-то размытые очертания в сплошной тьме, расцвеченной льдистыми искрами. И… и в первый раз в этом теле мне стало страшно… очень.

Я помотал головой и с силой провел по лицу ладонями, стараясь согнать наваждение. Согнал, но глаза больше не закрывал. И хотел, для того чтобы проверить, не вернется ли незваное нечто, но не смог. О том, кто это… или что это, задумываться не стал, прекрасно понимая, что не найду ответа. А амулет, верно хранивший меня все это время, даже не шелохнулся.

Попробовал считать капли воды, разбивающиеся об пол, дошел до второй тысячи, а на две тысячи пятнадцатой по коридору протопали кованые башмаки и остановились возле моей камеры.

– На выход…

– Мордой к стене…

– Пошел вперед…

– Налево… – Сиплый голос за спиной обыденно подавал команды, иногда подправляя маршрут тычками.

Отчего-то показалось, что меня ведут в пыточную. И предчувствия не обманули.

Уже приевшаяся вонь, тусклые масляные светильники, на ободранных стенах в образцовом порядке развешаны разнообразные инструменты, назначение которых не вызывает никаких сомнений. У дальней стены несколько замысловатых конструкций, в одной из которых я уверенно опознал дыбу: правда, несколько продвинутой конструкции. Двое парней возле жаровен с тлеющими углями любовно начищают инструментарий; третий, возрастом постарше, коренастый пузатый мужик в красном колпаке и кожаном переднике на голом пузе, с отеческой улыбкой за ними наблюдает.

А… ну да, рядом с ними на железных козлах распят голый «пациент», скорее всего – в бессознательном состоянии, но почему-то в нетронутом состоянии. То есть пока еще не пытанный. Вроде как. Или?.. Не, просто обгадился, и все…

– Сюда его, голубчика…

Сбоку от двери, за большим столом, вольготно расположился сам его святейшество предстоятель. Надо же какая честь: а я ожидал кого-нибудь рангом пониже. Рядом с ним, за узкими кафедрами, еще три человека. Судя по перьям за ушами – писцы. И пятый, листающий здоровенную книгу в потертом кожаном переплете. Он один из всех в пыточной был одет в цивильную одежду. Неброско, но дорого и даже щеголевато. А вот лицо… его лицо напоминало породистую собаку: красивую, с идеальным экстерьером, но все же собаку. Даже не знаю, откуда у меня такая аналогия взялась, но она как нельзя верна.

– Присаживайся, мил-человек. – Прелат Акакий радушно показал мне на табурет и махнул рукой надзирателю. – А ты пока свободен…

– Внимаю… э-э-э… вашей, гм, вашему… вашему святейшеству… – Я запутался в титулах прелата, в итоге фраза прозвучала будто из уст косноязычного идиота. И внутренне обругал себя самыми последними словами.

– А куда ты денешься, чадо мое. – Прелат склонил голову набок, внимательно рассматривая меня. – Ну-ка обрядите его…

Двое подпалачников живо навесили на меня вериги с какой-то бляхой на груди, в которую был врезан большой белый камень, очень похожий на хрусталь.

Понятно, знаю уже – это негатор. Блокирует любое чародейство у допрашиваемого. Прелат продолжил рассматривать меня. Надо сказать, выглядел он совсем не грозно, эдакий душа-человек. Даже вполне обаятельный. Опрятен, тщательно выбрит и пахнет хорошо: сливовицей и копченостями. И глаза… глаза добрые. По-настоящему добрые.

– Ваше святейшество, сей муж есть Горан из княжества Переполье, словен, двадцати и трех лет от роду, прозвище Лешак, прознатчик с лицензией гильдии града Люблена, соответствующие грамоты присутствуют, не поддельные… – речитативом затараторил один из писцов. – Прибыл в град Добренец двадцать шестого числа сего месяца, сопровождая как хранитель тела некую Франку Додон и ее дочь, Петунью Додон, обе из рода подгорников. Оные хафлингессы в изобилии закупились у лавочников и на следующий день убыли из града, а сей Горан остановился в борделе для развратного времяпровождения, где по сей день и обретается.

Прелат нахмурился:

– Развратничаешь, чадо мое?