– Вы безумны. – Эмилия вздохнула и отвернулась идти прочь.

Но Яго схватил ее за руку и развернул лицом к себе.

– Я помню, вы ему благорасположенье выказывали, строили ему глазки, когда с ним встречались.

– Благорасположенье? Да я просто сказала, что он, похоже, не круглый тупица. Это не благорасположенье, это лишь сравнение со всеми остальными, с кем вы якшаетесь. Что б вы там ни подумали, Яго, я не имаюсь со всеми, с кем встречаюсь, лишь потому, что не имаю вас. А вас я не имаю потому, что это вы, их же не имаю потому, что они мне не муж. Никакого, блядь, имания тут вообще не происходит.

– Это вы так говорите.

– Это так и есть. Так чего вы хотите, Яго?

– Мне нужно, чтоб вы убедили Дездемону поговорить с Кассио.

– А вам-то с этого что?

– Ничего. Брат по оружью.

– Херня. Мне что с этого?

– Заменит все иное, что вы мне задолжали как супруга.

– На сколько?

– Месяц.

– Навсегда.

– Нечестно.

– Тогда ступайте нахуй.

– Ладно, навсегда.

– Пусть явится ко мне через час. Я проведу его на балкон к госпоже.

– Будет сделано. Прощайте, мерзкая мегера.

– До свиданья, муженек.

* * *

Солнце давно отвалилось от зенита, прошло много часов после того, как Джессика нас покинула – и вот наконец она возникла на молу и замахала красным шарфом, чтоб мы подгребли и забрали ее. Мы снова делали вид, что рыбачим в нескольких сотнях ярдах от берега, чтоб не приставали генуэзские патрули. Через плечо у нее был перекинут здоровенный мешок из-под муки, а волосы распущены длинными локонами.

– Где Пижон? – спросил я, не успела лодка ткнуться носом в берег.

– В мешке, ет мою шляпу.

В мешке и впрямь, казалось, происходит больше движенья и визга, чем обычно производится обезьянками созерцательного склада.

– Ну, в общем, маскировка твоя совершенно бесполезна без шляпы. Даже в пиратских сапогах и шикарной рубашке ясно, что ты не мальчик.

– В Генуе мне маскировка не нужна – тут всем лениво надристать, девушка я или нет. А кроме того, вопрос был в том, дать ему еть шляпу в мешке – или при этом иметь ее на голове. Ебля шляпы случилась бы при любом раскладе. Так мне показалось незаметнее.

– Да, у Пижона всегда был вкус к отменным дамским шляпкам.

– Пижон! – воскликнул Харчок. – Мой мелкий дружбан! Эгей, Пижон!

– То была моя шляпа, – заметил я. – Быть может, он просто вне себя от радости, учуяв мой дух.

– Он положительно ком счастья, – сказала Джессика, протягивая мне мешок, который по-прежнему дергался вполне ритмично. – Еще я принесла хлеба, сыра и вина, раз ты сказал, что сегодня заночуем на берегу. Поэтому, надеюсь, ты не будешь против, если Пижон от радости выйдет из себя на твой ужин. И уместно намечет на него резус-фекалий.

– Ну тогда забирайся на борт. Сядешь тут, со мной, чтоб уравновесить лодку.

Харчок медленно подгреб, пока Джессике не удалось схватиться за нос. Дергающийся мешок из-под муки она вручила мне, оттолкнула нас, запрыгнула в лодку и села на банку рядом со мной.

– Отсюда как бы сам собой напрашивается вопрос, – произнесла она, – о том, что это за хуй сидит у нас в шлюпке на корме?

– Соленые яйца Нептуна! Да у нас чужой в лодке! – вскричал я, после чего явил улыбку, коя повсеместно считается моей самой очаровательной и расслабляющей женские души. – Увы, я шучу. Это, моя прекрасная пиратка, сокамерник Харчка. Венецианец, как и ты. Джессика… – Я намеренно накладывал мазки погуще перед тем, как перейти к той части, в которой за него пришлось платить выкуп. – Позволь тебе представить выдающегося купца и путешественника Марко Поло.

* * *

Через час после ухода от Эмилии Яго прогуливался по крепостным стенам с Отелло под предлогом того, что нужно выяснить особенности конструкции укреплений, если ему придется занять место, опустевшее с опалой Кассио.

– А это кто там на балконе? – спросил вдруг он. Женщина и мужчина, она – спиной к ним, он – лицом.

– Похоже, Микеле Кассио, – ответил Отелло. – Распоряжусь, чтобы его убрали. В моих желаньях не было экивоков. Его освободили с гауптвахты лишь при условии, чтоб не попадался мне на глаза.

– Но господин мой, он послушный офицер, хоть и опозорен. Ибо вы требовали его отсутствия в вашем присутствии, а сие, как и его присутствие на месте гибели Родриго, всего лишь случайность. Смотрите, он там с вашею женой.

– Это не моя жена. У Дездемоны нет такого платья. Это Эмилия.

– Шлюха! – И Яго сплюнул с такой яростью, точно в рот ему залетела пчела.

– Прошу прощенья?

– Хотел сказать, что с моей женою Кассио незнаком, а это апартаменты вашей.

– Ну, похоже, теперь-то Эмилия его знает. Смотрите, как хихикает она и трогает его рукав. Положительно кокетливая горничная.

В виске Яго набухла вена – и запульсировала от напряженья всего его замысла.

– Эмилия лишь принимает капитана по порученью своей госпожи, я уверен, – сказал он. И подумал: «Подстилка! Падла! Потаскуха! Отвратнейшая волочиха за гульфиками».

– Должно быть, так и есть – вон и искра моей души, Дездемона.

«Наконец-то».

– Не думал я, что он знаком был с ней[181], – лишь пресмыкался перед нею на причале.

– Знаком. Он очень часто был связным меж нами, ходатаем моим[182]. Когда любовь наша в Венеции еще была тайной.

– А, она и впрямь его знает. Смотрите, дружеские объятья. Он целует воздух у ее щеки, как это водится за флорентийцами. Целует кончики пальцев, отдавая дань ее совершенству. А, он ее знает.

– Я же сказал – да, они знакомы.

– И у него наверняка веские причины искать нынче ее совета.

– Считаете, намеренья его не честны?

– Честны?

– Ну да, честны. Открыты, прямы. Честны. Не повторяйте за мною попугаем. Говорите начистоту, Яго.

– Повиноваться старшим, генерал, – долг воина, но оглашать догадки не входит и в обязанность раба[183]. А Кассио, я думаю, – он честен[184], но я вас прошу, – ведь, может быть, мой домысел порочен, а у меня несчастная привычка во всем искать дурное и напрасно подозревать других[185]. Однако все мужчины подвержены слабостям порой: Кассио утверждал, что он не пьет, – и он почти никогда и впрямь не пьет. А один раз оступился. Позволил себе. Может, и тут тот же случай.