– Это не входит в английскую культуру!

– Ну разумеется.

– Ох, ладно, это часть национального здравоохранения. «Вот вам пиявка и две дрочки в день. И ятая королева благодарит вас за верность трону».

– Мои извинения, – произнес венецианец. – Прежде я был знаком лишь с вашим подручным, а он…

– Смотрите, вон Джессика на молу, – сказал я. – Харчок, спрячь это подальше и садись на весла.

* * *

ХОР:

И вот мавр, с рассудком, обуянным бурей подозрений, посеянных в него Яго, ворвался в опочивальню супруги своей, дабы лицом к лицу столкнуться со своим врагом – страхом. Страхом уступить любовь свою другому. Ведь только Дездемона, единственная, кто способна была облечь его воинское чело слабым мягким покоем любви, могла доставить ему утешенье.

– Госпожа! Дездемона! – крикнул мавр, с грохотом распахивая дверь. – На пару слов позвольте!

ХОР:

И тут узрел он смутную фигуру, раскинувшуюся на ложе, – и завопил, и взвизгнул крайне по-мужски, а вовсе и не так, как то бы сделала левретка, попавшая под чью-нибудь стопу. И в тот же миг наш бравый генерал отпрыгнул в дверь, и меч его лязгнул, собою зацепившись за косяк, а сам он стал примерным образцом того, кто сейчас же пустится в бегство.

– Ты кто?

– О, наглый генерал, я лишь беспомощная монахиня, вся во власти ваших грубых варварских ухваток.

– Дездемона?

Она откинула лиловую вуаль.

– Ну а кто это еще может быть, глупыш?

– Что это на тебе надето?

– Костюм монахини Кармана. Он мне сказал, что ты его сочтешь пикантным. – Она поднесла руку ко лбу и откинулась на подушки в притворном беспокойстве. – О нет, ах грубый пират, прошу тебя – не надругайся надо мною, не получи своих кошмарных и отвратительных наслаждений от моего аппетитного тела. – И она в страхе прищурилась, и замотала головой в отрицанье, а меж тем подглядывала из-под ладошки, как действует ее монахиня.

– Я не считаю его пикантным. Дурак этот ничего не понимает в моих желаньях.

– А без панталончиков?.. – Она чуть поддернула подол хламиды. – Беспомощная монашка, без панталончиков?..

– Лилово-зеленых монашек не бывает. Дурак это сочинил.

– А без панталончиков – бывают.

– Нет. – Полный упорства Отелло скрестил на груди руки.

– Совершенно голая монашка?.. – И парой умелых движений ею она и стала – ну, если не считать плата и вуали.

– Нет.

– Отлично, тогда о чем ты хотел пару слов? – Она села, скрестив ноги, на ложе, локоть уперт в колено, подбородок упирается в ладонь. – Ну?

– Не помню, – сказал мавр.

– Тогда закрой дверь и приходи ко мне в кровать, любимый, а то у тебя халат спереди топорщится, челядь будет скандализована. А Эмилия приревнует.

– Ревность! – сказал мавр. – Вот о чем! Зеленоглазое чудище!

– О нет, безумственный ты псих, я лишь кроткая монашенка, – отвечала ему Дездемона, непритворно трепеща в своей обнаженнейшей тревоге, ибо очевидно, что именно в ту сторону Отелло хотелось продолжать клятую игру.

Обведенный вокруг пальца, Отелло пожал плечами, закрыл дверь, накинул на нее щеколду и подошел к ложу.

– Как там?.. Зеленоглазое чудовище, которое издевается над своей жертвой?..[195]– пробормотал Отелло.

– А чего б нет? – сказала на это Дездемона, в свой черед пожав плечами. – И так можем.

Джессика стояла у поручней на полуюте в своей белой блузе и матросских парусиновых штанах, заправленных в высокие сапоги. На голове ее был повязан красный шелковый шарф, который она купила в Генуе, а темные кудри рассыпались по плечам. Должен признать, из нее получился самый симпатичный и годный пират, что мне когда-либо доводилось видеть, хотя настроение у нее было мрачное. Через два дня мы уже пристанем к Корсике, а она не заговорила со мной ни разу после того, как мы забрали ее в Генуе и она узнала, что я истратил все золото ее отца.

Подошел к ней я осторожно, но не так тихо, чтоб испугать. Сказать правду, не очень мне нравилось, что она стоит так близко к борту: хоть я и не видел дракониху после того, как она показалась нам с Харчком, но чувствовал – она тут, рядом, следует за нами. Харчку я поручил присматривать за Джессикой, и он таскался за ней по всему судну, как гигантский слюнявый щенок. И теперь сидел спиной к леерам, наблюдая за нею, взгляд пустой, как безоблачное небо над головой.

– То было мое единственное средство, Джесс. Поло спас Харчка, не дал умереть, вне всяких сомнений. А его семья отплатит тебе за выкуп, когда мы вернемся в Венецию. Это же всего-навсего заем.

– А он отплатит мне за материно кольцо, которое мне пришлось отдать за твою ебаную мартышку? Отцово обручальное кольцо с бирюзой.

– Если уж совсем честно, и ты не безупречна. Ты же сначала украла сокровище.

– А что я скажу Лоренцо, когда он прибудет на Корсику? Может, он уже меня там ждет. То были деньги на нашу с ним совместную жизнь.

– Его Вив слопала, – сказал Харчок.

– Что? – переспросила Джессика.

– Ничего, – ответил я.

– Вив слопала Лоренцо, – повторил Харчок. И не успел я заткнуть ему рот, в точности моим голосом самородок изложил всю историю о том, как Вив забрала Лоренцо и Саларино, слово в слово, ровно то, что я рассказал Марко Поло.

Джессика повернулась ко мне со слезами на глазах.

– Что все это значит?

– Ну, обалдуй все перепутал. Пока я рассказывал, он дрочил все время.

Она взяла меня за плечи и потрясла.

– Что это? Где Лоренцо?

По щекам ее струились слезы, и сердце мое вновь надорвалось, ибо в глазах ее была та надежда, коей я так страшился, и она эту надежду накидывала мне на шею, как свинцовое ярмо одноглазого лебедя совести. Виновата ль девушка, озаренная ярким светом романтической любви, что влюбилась она в подонка? Менее ли чиста от этого ее любовь? Не так прочувствованна? Не так болезненна, когда ее теряешь? Не было толку в том, чтоб выставлять Лоренцо негодяем, чему я сам был свидетель.

– Эту часть Харчок перепутал, солнышко. Лоренцо больше нет, но убил его его же приспешник Саларино, когда он пытался спасти от убийства меня.

– Лоренцо умер?

Я кивнул и открыл ей свои объятья.

– Почему ты мне раньше не сказал?