Уэйн улыбнулся и, хотя заранее предвидел такой поворот событий, сел все-таки писать отчет. Причем от руки, чего делать очень не любил. И потратил на это целый час. А через час отправился в комнату Клода Гарси. Кроме хакера, в комнате были несколько человек, в том числе и капитан Пачория, на которого Уэйну трудно было полагаться. Подумав, капитан вызвал Клода в коридор.

– Дружище, следует отправить вот этот отчет о нашей деятельности в лабораторию.

– Сделаю... Но ты меня сюда не для этого вызвал, я так понимаю?

– Так, – улыбнулся капитан прозорливости хакера. – У меня к тебе есть большая просьба. Тонкого, можно сказать, характера. По твоему профилю. Пустяк... Шутка, которую необходимо сотворить.

– О чем разговор? Для хорошего человека почему бы не сделать.

– Нашей лабораторией руководит очень противный человек, некто профессор Максимилиан Гай Сибелиус.

– Кто ж дал ему такое уродливое имя?

– Оно ему чрезвычайно нравится.

– И что? Нужно изуродовать его имя?

– Его компьютер работает в общей сети лаборатории, но закрыт паролем, который, кроме Сибелиуса, никто не знает...

– Это не проблема.

– Я хотел бы попросить тебя зайти в его компьютер; не навредить, но чуть-чуть похулиганить там. И, если можно, сменить пароль, чтобы Сибелиус не смог работать. Пусть тогда ищет другого взломщика. Это будет забавно...

– Забавно, – согласился Гарси. – Для этого мне потребуется часа два-три. Сначала отчет отправить?

– Да, сначала отправь отчет.

– Хорошо, сделаю. Потом посмеемся вместе...

* * *

Как Уэйн и заказывал, приехали четыре грузовых автомобиля. И вместе с этим транспортом прибыло четверо новых коммандос взамен пропавших без вести. Если среди первых двое плохо, подолгу подбирая слова и неправильно выстраивая предложения, но все же могли разговаривать по-английски, то в новой четверке английским не владел ни один. И, чтобы хоть как-то с ними общаться, приходилось прибегать к помощи капитана Пачория. Хорошо было бы и самого капитана сменить, потому что между ними словно черная кошка пробежала, и взаимная неприязнь уже ни для кого не была секретом. Но Уэйн умел подчинять собственные настроения необходимости момента и считал, что привлекать лишнего человека – значит иметь возможность разглашения секретных данных, касающихся эксперимента. Если избавиться от Звиада, нет гарантии, что он не начнет болтать, чтобы дать выход своей обиде. Можно, конечно, убрать его совсем, чтобы и следов никто не нашел. Но это крайняя мера, которая может натянуть отношения между американской и грузинской сторонами. И тогда помощь может быть не такой охотной и не такого уровня, как сейчас, когда выделялось все, что только Уэйну требовалось, – вплоть до механизированной строительной техники. И при этом не задавалось вопросов, зачем эта техника нужна.

Вместе с грузовиками прибыла и группа грузинских рабочих, которые сразу же демонтировали с шасси настоящий строительный миксер, но не знали, как поставить на его место генератор, закамуфлированный под миксер. Сложность, как доложили американскому капитану, состояла в том, что генератор не имел связующей муфты, на которую опирается сам миксер.

– А зачем эта муфта? – не понял Уэйн.

– Чтобы миксер вращался, – перевел Звиад объяснения бригадира рабочих.

– Мне не нужно, чтобы он вращался. Просто поставьте его вместо настоящего и хорошенько приварите, чтобы не свалился при перевозке. Дороги у вас такие, что свалиться может все что угодно.

Последняя фраза опять предназначалась для грузинского капитана и звучала слегка презрительным укором, который Звиад вынужден был молча снести. Но отвечать на такие выпады он умел своими, и потому стоило ждать каких-то нелестных слов об Америке или об американцах. Так и вышло. Услышав, как ругаются рабочие, поднявшие автокраном генератор, чтобы поставить его на шасси, Уэйн вернулся, чтобы разобраться. Оказалось, грузинские рабочие ругали американских специалистов, занимавшихся маскировкой генератора. Их слова Пачория переводил с наслаждением:

– Они говорят, что нужно руки оборвать тому, кто варил этот гроб, и заодно отрезать то, что между ног у него болтается, чтобы больше таких дураков и неумех не плодил. Нашим парням пришлось переваривать даже петли, иначе генератор рухнул бы. Американцы работать своими руками не умеют. Единственная их работа – деньги считать... Это наши парни так говорят. Они не любят американцев так же, как во всем мире их не любят...

– А что же вы нас к себе зовете? – спросил Уэйн.

– Мы не зовем. Это политики зовут.

Обмен ударами состоялся.

– Скажи своим парням, чтобы закончили работу до наступления темноты. Как стемнеет, вся техника выедет с базы. Если не успеют, мне не за что будет им платить, поскольку моя миссия будет сорвана.

Пачория перевел требование Уэйна. Грузинские рабочие стали работать заметно интенсивнее, а ругаться – меньше.

– С вашим народом следует общаться только так, – заметил Уэйн грузинскому капитану.

– Жалко, ты не слышал, что сказал на это сварщик, – усмехнулся Пачория.

– Что он сказал?

– Он сказал, что приварит колеса твоего самолета к взлетной полосе, если ты не заплатишь совсем или заплатишь меньше, чем им обещали... Так что не жадничай. Ты уже сэкономил на погибших коммандос.

– Ты меня винишь в том, что они погибли?

– Я виню ситуацию, которую ты создал.

– Мы создавали ее вместе с тобой. Я не вижу своей ошибки. Может быть, ошибку допустил ты, когда переводил?

Пачория хотел было что-то сказать, но сдержался, махнул рукой и ушел к рабочим.

* * *

Капитан уже взошел на крыльцо, когда снова позвонил профессор Сибелиус.

– Уэйн, где сейчас находится ваш хакер?

Значит, Клод что-то сделал. И Сибелиус подозревает, что это сделал именно он по наводке капитана. Такие подозрения, конечно же, необходимо срочно развеять.

– Я только что послал человека, чтобы его разбудили.

– Он что, спит?

– Он у меня работает по ночам, а днем отсыпается. А что вы хотели, профессор?

– А отчет вы так и не отправили?

– Отправил. Самолично отправил... Вы так и не объяснили, зачем вам мистер Гарси?

– Кто-то взломал наш сервер.

– Вы считаете, что Клод Гарси – единственный в мире хакер?

– Кто-то взломал код доступа к моему компьютеру и что-то там натворил – так, что я не могу приступить к работе.

– Но при чем здесь Клод? И при чем здесь я? Я не понимаю, сэр, почему вы говорите со мной обвинительным тоном.

– Вы кому-то звонили после моего сообщения о вашем отстранении? – дал понять профессор, что его раздражение имеет под собой основание.