И тогда все выяснилось. Пакстон оглянулся, жестом попросил нас подойти ближе и заговорил почти шепотом. Мы, естественно, слушали очень внимательно, а потом сравнивали свои впечатления, и я записал наиболее полную версию; поэтому я уверен, что передаю его рассказ слово в слово. Он заговорил:

— Это началось, когда я проводил разведку на холме, и отвлекало меня от работы снова и снова. Среди деревьев кто-то стоял — какой-то мужчина. Он никогда не оказывался со мной лицом к лицу. Я замечал его боковым зрением справа или слева, а когда я оборачивался, чтобы рассмотреть его подробнее, его уже не было на прежнем месте. Несколько раз я, улегшись на землю, тщательно наблюдал за окрестностями и убеждался, что на холме никого нет; но, когда поднимался и принимался за работу, человек появлялся опять. Кроме того, он начал делать мне намеки; куда бы я ни спрятал молитвенник — в конце концов я даже закрыл его на ключ, — вернувшись в свой номер, я находил его на столе, открытым на первой странице, где был список имен, а сверху лежала моя бритва, чтобы книга не закрывалась. Видите ли, он слаб и тщедушен, но все равно я боюсь его. Так вот, когда я начал копать туннель, стало еще хуже, и, если бы я не был так увлечен своей затеей, я бросил бы все и сбежал. Меня словно кто-то царапал по спине; сначала я думал, что это осыпается земля, но, когда я приблизился к тому месту, где лежала… корона, я все понял — ошибиться было невозможно. Когда я обнаружил ее, схватил и вытащил из песка, у меня за спиной раздался крик — о, мне не передать, какое отчаяние в нем звучало! И какая страшная угроза… Этот крик испортил мне все удовольствие от находки — мне сразу стало не до нее. Не будь я таким злосчастным глупцом, я положил бы эту штуку обратно и снова закопал ее. Но я не сделал этого. Дальше было просто ужасно. Мне нужно было подождать несколько часов, прежде чем, не возбуждая подозрений, вернуться в гостиницу. Я начал засыпать туннель и заметать следы, и все это время он пытался помешать мне. Понимаете ли, иногда я видел его, а иногда — нет, видимо, он умеет появляться и исчезать или, точнее, способен создавать обман зрения. На рассвете я покинул курган и отправился на станцию, чтобы там сесть на поезд до Сиборо. Наступал день, но страж короны продолжал преследовать меня. Дорогу окружали живые изгороди, заросли утесника и заборы — я хочу сказать, там было где спрятаться, — и я ни минуты не чувствовал себя в безопасности. Показались люди, идущие на работу; они очень странно смотрели куда-то мне за спину. Я было подумал, что они удивляются, увидев прохожего так рано, но это было не так, я теперь совершенно уверен. Они глядели не на меня. Носильщик на станции тоже смотрел на меня странно. А проводник придерживал дверь несколько секунд, после того как я вошел в вагон, — так бывает, когда за вами следует кто-то еще. О, можете быть уверены, что это не игра воображения, — сказал Пакстон с глухим смешком, затем продолжил: — Даже если я положу ее обратно, он меня не простит, я знаю точно. А всего две недели назад я был так счастлив… — Он упал в кресло, и мне показалось, что плачет.

Мы не знали, как его утешить, но чувствовали, что должны чем-то помочь несчастному, и предложили то, что казалось единственным выходом. Мы сказали, что, если он твердо решил положить корону на место, мы поможем ему. И я должен признаться, что после всего услышанного это показалось нам правильным. Если на беднягу обрушились такие ужасы, то, может быть, эта корона действительно обладает таинственным могуществом и стережет побережье? По крайней мере, я так думал, и Лонг тоже. Во всяком случае, Пакстон очень обрадовался нашему предложению. Когда мы могли бы приступить к делу? Была почти половина одиннадцатого. Какой благовидный предлог придумать для служащих отеля, чтобы выйти сегодня ночью? Мы выглянули в окно: светила полная, пасхальная луна. Лонг взялся найти коридорного и умаслить его. Он собирался сказать, что мы будем отсутствовать не больше часа, а если погода покажется нам настолько приятной, что мы останемся еще ненадолго, то потраченное им время будет возмещено. Мы являлись постоянными клиентами отеля и не доставляли хозяину никаких неприятностей, слуги получали от нас неплохие чаевые. Итак, коридорный был умаслен и выпустил нас погулять по берегу, а сам, как мы потом узнали, остался нас ждать. Пакстон накинул на руку просторное пальто, под которым спрятал завернутую в тряпки корону.

Итак, мы уже отправлялись в это странное приключение, не успев полностью осознать, насколько оно странное. Я специально описал наши сборы кратко, чтобы дать представление о той спешке, с которой мы все решили и начали действовать. "Самый короткий путь — вверх, в гору, и через кладбище", — сказал Пакстон, когда мы на мгновение задержались перед дверями отеля, оглядываясь по сторонам. Вокруг никого не было — улица пустовала. Сиборо в мертвый сезон — тихое местечко, здесь ложатся рано. "Нельзя идти вдоль канавы, мимо коттеджа, там собака", — также предупредил Пакстон, когда я предложил показавшийся мне коротким путь вдоль берега, через поля. Он был прав. Мы пошли по улице, в гору, и свернули на церковный двор. Признаюсь, в голове у меня промелькнула мысль о том, что там, в земле, лежит кто-то, кто знает, куда мы сейчас идем. Но если и так, то мертвецу, наверное, было известно, что один из его, так сказать, единомышленников следит за нами, так что на кладбище мы никого не встретили. Но мы чувствовали, что за нами наблюдают, — никогда прежде мне не приходилось испытывать подобного. Особенно сильно мы ощутили это, когда миновали церковный двор и вышли на узкую тропу, обсаженную плотной высокой живой изгородью. Мы поторопились поскорее пройти сквозь этот коридор, как души умерших спешат преодолеть темную долину, и вскоре оказались на открытом пространстве. Затем мы двинулись вдоль изгороди, хотя я охотно вышел бы в поле, где мог видеть, следует ли за нами кто-нибудь. Мы прошли через несколько калиток, свернули налево и взобрались на гряду, которая оканчивалась пресловутым курганом.

Когда мы приблизились к насыпи, Генри Лонг и я почувствовали, что нас окружают призраки, в добавление к тому более материальному существу, которое за нами присматривало. Состояние Пакстона во время нашего путешествия я затрудняюсь описать: он дышал тяжело, как загнанный зверь, и мы не могли заставить себя взглянуть ему в лицо. Мы не стали расспрашивать его, что он собирается делать, вернувшись на место раскопок: он явно был уверен, что здесь трудностей не возникнет. И оказался прав. Я никогда не видел ничего подобного: молодой человек стремительно, как молния, бросился к какому-то месту на склоне и принялся разгребать землю так яростно, что через несколько минут почти пропал из виду. Мы ждали, держа пальто с завернутой короной, и озирались — должен признаться, весьма испуганно. Но ничего опасного не заметили. За спиной у нас темнела линия сосен, примерно в полумиле справа возвышалась колокольня, окруженная деревьями, слева виднелись коттеджи, почти у самого горизонта — ветряная мельница, а впереди темнело неподвижное море. Со стороны коттеджей и блестевшей в лунном свете канавы слышался отдаленный собачий лай. Полная луна оставляла на волнах светящуюся дорожку; шелестели ветви сосен позади нас, а впереди раздавался неумолчный шепот моря. И все же, несмотря на тишину, мы остро чувствовали вокруг едва сдерживаемую злобу, она походила на рвущуюся собаку, которую можно в любое мгновение спустить с цепи.