За последними горами отходов стало просматриваться что-то вроде строений, в которых могли бы жить люди. Шарко сделал еще несколько шагов, и ему окрылись халупы, смахивающие на жалкое подобие социального жилья. Чуть подальше выстроились лавочки торговцев и уже настоящие дома, если их можно так назвать, с вывешенным за окна разноцветным бельем, с козами, пасущимися на крышах. Комиссар обнаружил даже монастырь – The Coptic Orthodox Community of Sisters[16]. Одетые в форму дети маршировали по двору с песнями и молитвами. И здесь тоже люди имели право на жизнь – вопреки всему.

Наконец он добрался до больницы медицинского центра «Салам». Серое, вытянутое в длину здание, примерно в таких размещаются диспансеры. Внутри пахло нищетой и шло сражение ненадолго вышедших из тени людей с невозможным. В зале ожидания приемного покоя – помещении, где пациентам положено находиться, пока не позовут к врачу, все какое-то шаткое, ненадежное: скудная меблировка, не раз чиненные стулья, столики, двойные двери с круглыми окошками типа дверей операционных из египетских фильмов сороковых годов… По углам свалены коробки с наборами лекарств и медикаментов, на крышках которых – эмблема французского Красного Креста…

Шарко обратился по-английски к медсестре, которая сидела в этом зале ожидания рядом с ребенком-астматиком, дышавшим тяжело, со свистом, поспрашивал других и постепенно добрался до кабинета директора больницы Таха Абу Зеида. Этот человек оказался нубийцем, и черты его сохранили всю историю народа: темная кожа, толстые мясистые губы, усы ниточкой, широкий нос. Директор что-то набирал на клавиатуре старенького, тоже не раз отремонтированного компьютера; за такой во Франции никто бы не дал и десяти евро. Шарко постучал в открытую дверь:

– Можно?

Нубиец поднял глаза и ответил по-английски:

– Да?

Шарко коротко представился: полицейский комиссар из Франции, командированный в Каир. Доктор, в свою очередь, рассказал, что тут делает. Убежденный христианин, он вместе с сестрами из коптского монастыря поддерживает как может существование детских яслей, больницы, приюта для инвалидов и родильного дома. Главная задача больницы – лечить и обучать правилам гигиены заббалеен, «людей мусора». А «люди мусора» – это больше пятнадцати тысяч тряпичников, живущих в домах вокруг «площадки», плюс пять тысяч обитателей самой свалки.

Пять тысяч… Вот, значит, сколько их… Шарко подумал о чумазой девочке, которая так ласково прижималась к нему, и на несколько минут забыл о расследовании – ему хотелось знать следующее:

– Я видел на улицах Каира бедняков, видел детей, которые собирали отбросы и укладывали их на повозку, запряженную ослом. Таким ребятишкам нет еще и десяти. Они и есть тряпичники?

– Да, и они тоже. На самом деле заббалеен больше ста тысяч, и собраны они в восьми трущобных кварталах столицы. Каждый день рано утром мужчины и дети постарше уходят из своих бидонвилей в Каир с тележками, чтобы собирать городские отходы. Женщины и маленькие ребятишки потом сортируют этот мусор, после чего отобранное продается перекупщикам, которые, в свою очередь, отвозят товар в местные пункты вторсырья. Органические отходы достаются свиньям, и вообще дело поставлено хорошо: девяносто процентов отбросов тем или иным способом перерабатывается или используется повторно. С точки зрения экологии модель была бы превосходна, если бы только не соседствовала с крайней нищетой. Наша миссия – внушить этим людям, что они – люди.

Шарко обернулся, посмотрел на фотографию, висящую за спиной директора больницы:

– Кажется, это сестра Эмманюэль?[17]

– Верно, она. Центр «Салам» был построен в семидесятых. В переводе с арабского «салам» означает «мир».

– Мир…

Шарко достал в конце концов из кармана фотографию одной из жертв и показал доктору:

– Этому снимку больше пятнадцати лет. Девушка, Бусайна Абдеррахман, приходила сюда, к вам.

Директор больницы вгляделся в снимок, лицо его омрачилось.

– Бусайна Абдеррахман… Никогда не забуду эту девочку. Ее тело было обнаружено в пяти километрах отсюда, чуть севернее, на плантации сахарного тростника. Это было… было…

– В марте девяносто четвертого.

– В марте девяносто четвертого, да… Помню, как это было ужасно. Бусайна Абдеррахман жила с родителями в квартале Эзбет-эль-Нахль, рядом со станцией метро, по другую сторону бидонвиля. Днем ходила в христианскую школу Святой Марии, по вечерам подрабатывала в ювелирной мастерской – трудилась там по нескольку часов каждый вечер. Но скажите, ведь сюда уже приходил один полицейский, правда довольно давно, его звали…

– Махмуд Абд эль-Ааль.

– Да-да, именно Махмуд. Полицейский, такой… как бы это сказать… непохожий на других. Как он поживает?

– Он умер. Тоже довольно давно. Несчастный случай.

Шарко дал доктору время переварить новость и продолжил свои расспросы:

– Можете рассказать мне об этой девушке? Зачем она приходила в больницу?

Доктор провел рукой по сморщенному лицу. Шарко ощущал, что у этого потрепанного жизнью человека какая-то неуловимая аура. То ли доброты, то ли мужества…

– Попробую вам объяснить – если только можно объяснить и понять необъяснимое.

Он встал, подошел к старенькому книжному шкафу и принялся рыться в толстых папках.

– Тысяча девятьсот девяносто третий – тысяча девятьсот девяносто четвертый… Вот!

В мнимом беспорядке всему, оказывается, находилось свое место. Полистав бумаги, доктор вытащил газетную вырезку и протянул ее посетителю. Шарко глянул и вернул:

– К сожалению, я не…

– Ах да, что ж я за идиот! Простите, сейчас расскажу, что тут написано. Это статья из газеты «Аль-Ахали» за апрель девяносто третьего года.

Мозги аналитика уже работали вовсю. Апрель 1993-го – за год до трех убийств. Статья была большая – на целую полосу, иллюстрировали ее снимки, сделанные в школьном классе.

– Тогда, в девяносто третьем, в течение нескольких дней, начиная с тридцать первого марта, в нашей стране отмечался удивительный феномен. С пятью тысячами человек – в основном это были молоденькие девушки – происходило в эти дни нечто весьма странное. В большинстве случаев дело сводилось к внезапному, прямо на уроке, приступу страшной головной боли, заканчивавшемуся потерей сознания на минуту или две. Никаких предвестников этой головной боли не было. Девушек немедленно отвозили в ближайшие больницы, делали им анализы, анализы ничего не показывали – и их отпускали домой.

Врач потыкал пальцем в висевшую позади него карту Египта, указывая на несколько точек в разных местах.