«тебе повезло». Какой бы успех ни случился в вашей жизни – повышение по службе, хороший партнёр по бизнесу, крупная прибыль или талантливый ребёнок, люди скажут, что вы везунчик. А вот им не везёт. Так получилось. Такими они родились. Поэтому на работе не повышают, начальник тиран, денег нет, а ребёнок плохо учится. Мне вот недавно одна разведённая женщина с неустроенной личной жизнью сказала, что мне с мужем повезло. А я ответила: «Нет, извините, это не „повезло“. Я его сама выбрала. И потом несколько лет эти отношения строила и улучшала. И до сих пор строю».

Хвастаться своими успехами в России не принято – можно сглазить. Зато у нас принято жаловаться. Сами понимаете, когда вам очень долго и устойчиво не везло, а тут вдруг вы нашли хорошую работу с высокой зарплатой и приятным коллективом, то лучше об этом всем подряд не рассказывать. А то вдруг кто-нибудь пошлёт вам проклятие, и вы эту работу потеряете. Ребёнок начнёт болеть. Муж запьёт. Лучше держать свои хорошие новости при себе, а окружающим сообщать только плохие.

Из-за этого о русских говорят, что они очень угрюмая и пессимистичная нация. Во-первых, идёт концентрирование на плохом. Главное не то, что денег много платят, а то, что работать много приходится. Не то, что должность высокая и работать интересно, а то, что ответственности много. Не то, что ребёнок математический гений, а то, что у него по русскому языку плохие оценки. Во-вторых, сознательное или подсознательное подчёркивание этого плохого, чтобы отвести от себя беду. Довольно часто люди на вполне нейтральный вопрос «как дела?» отвечают «плохо». Англичане всегда теряются, потому что это выход из шаблона, и они не знают, как реагировать. Русский человек сразу спросит: «А что случилось?» И выслушает подробный рассказ о том, что начальник тиранит, ребёнок не учится, а мать часто болеет. И тогда окружающие будут вам не завидовать, а сочувствовать и делиться своими неприятностями. И вы поймёте, что вы не одиноки в этом мире, что в мире много добрых людей, которые готовы помочь и поддержать. А успех – это история одиночества.

Во время обучения мои студенты смотрят русское кино. И за годы работы у меня уже сложился некий список фильмов, наглядно отражающих не только культуру и историю страны, но и менталитет наших людей. Помимо классических советских экранизаций «Войны и мира» или «Анны Карениной», рекомендую им фильм о сталинских временах «Утомлённые солнцем» Никиты Михалкова и «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова о покорении послевоенной Москвы провинциалами (оба фильма получили «Оскары» за лучший иностранный фильм). Из современных – «Духлесс» о безнравственности 90-х или «Левиафан», показанный в кинотеатрах Великобритании в 2014-м году. Есть также отличный сериал о революции «Доктор Живаго» с Олегом Меньшиковым в главной роли, после которого лично мне хочется ещё раз мигрировать из России. Можно смотреть любые фильмы нашего любимого режиссёра Эльдара Рязанова, это простые житейские фильмы не про государство и не про режим, а про обычных людей в комически-заострённых жизненных ситуациях. В этих фильмах достаточно драмы, несмотря на комедийную составляющую.

Надо сказать, что реакция английских студентов на русские фильмы почти всегда одинаковая – их называют депрессивными. Русские фильмы, как правило, плохо заканчиваются или демонстрируют открытый финал, который можно трактовать как нежелание закончить фильм на пессимистичной ноте. Возникает ощущение безвыходности, мысль, что человек должен просто принять положение вещей и даже не пытаться его изменить. А моим современным успешным студентам, выросшим в демократической стране, очень трудно с этим согласиться.

Менталитет жертвы прочно укоренился в нашей истории и культуре. Россия долгие годы жила в режиме самодержавия, абсолютной власти царя и его советников, в нашем прошлом было много агрессии, насилия и несправедливости. Крепостное право, революция, Великая Отечественная война, сталинские репрессии и развал Советского Союза… Люди очень часто чувствовали себя пешками в чужой игре, винтиками большого механизма. Государство относилось к ним соответственно. Жизнь отдельного человека ничего не значила.

Тема судьбы активно присутствует в нашей культуре. Она прочно связана с синдромом жертвы и глаголом «страдать». Православная церковь веками насаждала идею, что в этот мир мы приходим страдать, и чем больше мы страдаем, тем выше будет нам награда на небесах. И сегодня люди годами ходят на ненавистную работу, позволяют себя эксплуатировать, получают ничтожную оплату, терпят унижения от начальства. Люди годами живут с алкоголиками, придумывают оправдания происходящего. Вся великая русская литература построена на этом принципе страдания во имя искупления грехов. И если человек не чувствует себя грешником, надо его грешником сделать, повесить на него чувство вины, которое он будет искупать. В юности я была активной прихожанкой православной церкви и регулярно проходила ритуальные покаяния. Брошюры в помощь кающимся предлагали такой список грехов, что мне казалось: греховно даже есть, пить и ходить на прогулки. Греховно всё, что приносит радость и удовольствие, что является проявлением наших чувств и желаний. При таком подходе даже пятилетний ребёнок может считаться отъявленным грешником за то, что не слушается маму, кричит, плачет и каким-то образом защищает свои интересы.

Я в этом плане диссидент. Я не хочу быть жертвой, страдать, жить в системе «повезло – не повезло». Я достаточно активный человек, который хотел больше, чем он получил от рождения. И я энергично достигала этого большего. Чем дольше живу, тем больше понимаю, что нельзя сломать систему, изменить менталитет целой страны, отказаться от многовекового исторического и культурного наследия и семейных ценностей. Но можно сделать что-то со своей конкретной жизнью, чтобы жить хорошо здесь и сейчас, а не после Высшего Суда.

Да здравствует натуральное хозяйство!

Что мы, кризисов не видели?

Брат мужа приехал с ночевой и после бокала вина заявил, что референдум по Брекзиту – это катастрофа, и скоро мы все останемся без средств к существованию и привычной еды. Учитывая прочные связи семьи с Европой, особенно Германией, я понимаю, что жить на две страны моим английским родственникам было вполне удобно, и Брекзит их более чем не устраивает.

Я не очень напугана катастрофой – они же не думают, что после перестройки, развала Советского Союза, лихих девяностых, череды российских экономических кризисов и первых лет эмиграции я всерьёз испугаюсь какого-то цивилизованного развода Англии с Европой! Мы и не такое на своём веку видели! И ничего, до сих пор живы… Муж, который уже до этого был напуган голодом в Венесуэле, воспринял результаты референдума как сигнал к действию и накупил макарон и рыбных консервов впрок. Я возражать не стала – в конце концов, моё детство пришлось на эпоху тотального дефицита продуктов, потом полуголодные студенческие годы, опять же эмиграция… Пусть будет. Брат мужа увидел залежи макарон в углу и ещё больше загрустил.

То, что разрыв с Евросоюзом может привести к падению фунта и росту цен на продукты, особенно ввозимых из Европы, предвидели все. Но поскольку семейство мужа не в меру умное и образованное, родственники, конечно, ведут разговоры не о том, как дешёво набить свой живот, а о том, как кризис отразится на судьбах нации. Брат мужа вообще любит побродить по будущему и пораскладывать его во всех возможных вариантах, как пасьянс. Я не разделяю его упаднические настроения. Макароны и консервы куплены – стало быть, я к кризису подготовилась.

– А что ты будешь делать, если потеряешь работу?

– Чего это я потеряю работу? Как разрыв с Европой может помешать мне преподавать русский язык? В новых условиях Англия будет только укреплять отношения с Россией.

– А если и твой муж потеряет работу? – наступает деверь, поскольку всем понятно, что семью содержу не я со своей учительской зарплаты.

– С какой стати высококвалифицированный программист останется без работы в столице развитой страны?

– Ну давай копнём глубже. Допустим, в стране кризис, вы оба без работы, сбережения закончились, продуктов не хватает или они непомерно дорогие…

– А огород будет?

– Какой огород? – деверь сбивается с мысли.

– Обычный