– А как… – неуверенно спросила Людмила, – как Валентина Романовна стала вашей пациенткой?

– Михаил Николаевич обратился ко мне за помощью после того, как его жена во время вспышки ярости чуть не убила собственного ребенка. Это случилось, когда ей было двадцать восемь лет. Вообще, болезнь, о которой мы с вами говорим, обычно проявляется в более позднем возрасте – от тридцати до пятидесяти. В молодости носитель «поврежденного» гена кажется вполне нормальным человеком, может быть даже мягким, уступчивым. И вдруг с ним что-то происходит, его как будто подменяют – спавшая до того болезнь просыпается и показывает когти…

Доктор выдержал небольшую паузу, чтобы Людмила смогла осмыслить его слова, и продолжил:

– Конечно, я подробно расспросил Михаила Николаевича о том, как развивалась болезнь. В молодости у Валентины Романовны был чудесный, мягкий характер, но потом, примерно к двадцати шести годам, он начал портиться. Михаил Николаевич и в те годы был человеком обеспеченным, у них в доме была, как тогда говорили, домработница. И вот она-то и стала жертвой первых вспышек ярости хозяйки. Михаил Николаевич пытался образумить жену, призвать ее к порядку – ведь домработница могла пожаловаться кому-то из его начальства, и у него могли быть неприятности по партийной линии. Валентина каялась, просила прощения у прислуги, делала ей ценные подарки – но потом все начиналось сначала.

Далеко не сразу Михаил Николаевич понял, что его жена больна, и серьезно больна. Он осознал всю серьезность проблемы только тогда, когда Валентина чуть не убила своего маленького сына.

Только тогда он обратился к специалистам, и они поставили удручающий диагноз – биполярное аффективное расстройство, иначе – маниакально-депрессивный психоз. Поскольку женщина представляла опасность для близких, и особенно – для ребенка, не могло быть и речи о том, чтобы оставить ее дома. Валентину Романовну поместили в клинику. В то время частных психиатрических клиник еще не существовало, но ее, разумеется, отправили в одну из лучших клиник, где ей обеспечили самые лучшие условия, возможные на тот момент. А когда произошла перестройка и жизнь в стране резко изменилась, Михаил Николаевич поместил жену в частную лечебницу.

Вот так она и стала моей пациенткой. Несколько лет все шло как обычно, я применил традиционное лечение, которое позволяло думать, что состояние Валентины Романовны стабилизировалось. Но вот в последнее время ее состояние стало ухудшаться… – доктор тяжело вздохнул, – ну, вы сами видели…

– Да уж, – согласилась Людмила, – понимаю ваше беспокойство.

– Но недавно появился новый препарат. Это лекарство может дать исключительные результаты! – заторопился Анатолий Германович. – Но возможны и побочные эффекты. Лекарство еще полностью не изучено, и… я буду честен с вами, оно не прошло клинических испытаний. Оно воздействует на кору головного мозга, а вы понимаете, конечно, что в таком случае ничего нельзя предугадать. Человеческий мозг – это такое сложное устройство…

Доктор сыпал медицинскими терминами, Людмила же поняла только одно: он боится брать на себя ответственность за применение нового лекарства и требует письменного разрешения ее отца.

Если жена господина Соловьева превратится в овощ, доктор не хочет иметь к этому никакого касательства.

Жена… эта ужасная женщина, которая едва не убила Людмилу там, внизу, эта женщина – жена ее отца. Людмила всегда знала, что она умерла, а она, оказывается, прожила много лет. Стало быть, отец женился на ее матери, будучи женат. Какой-то роман девятнадцатого века получается – Диккенс или Шарлотта Бронте!

Людмила не помнила, как доехала до города, она вела машину на автопилоте. Перед глазами стояло ужасное, отвратительное лицо, разорванный в крике рот, в ушах стоял этот крик – злобный, похожий на вой неведомого зверя.

Это болезнь, твердила она слова доктора, человек не властен над ней… Но эти глаза, полные нечеловеческой ненависти… Господи, что ты делаешь с людьми?

При въезде в город она очнулась и заставила себя сосредоточиться на дороге, не хватало еще в аварию попасть. Слава богу, дежурил Виталик, она бросила машину перед воротами, не было сил запарковаться. Хорошо бы проскочить домой незаметно, она никого не хочет видеть.

Людмила осторожно открыла двери и изготовилась проскользнуть в холл.

Но не тут-то было.

Из квартиры брата слышались оглушительные крики. Ну вот, опять они скандалят с Кариной. И чего поделить не могут? – устало подумала Людмила. – Одно хорошо – отца, значит, нет дома, при нем бы они не осмелились.

Людмила мечтала только об одном – поскорее запереться у себя, а после хоть потоп, хоть цунами, хоть землетрясение в десять баллов, она дверь не откроет.

Но там, в квартире брата, творилось что-то невозможное. Падала с грохотом мебель, визжала Карина, брат орал что-то несусветное. Вот хлопнуло очень уже сильно, мебель они ломают, что ли?

– Пусти! – заорала Карина. – Пусти меня, гад! Ой!

Теперь это уже был крик боли.

Людмила дернулась было в ту сторону, но тут же опомнилась. Брат свою жену бьет, но если она там появится, как бы и ей не попало. Она же в положении все-таки! Пускай сами разбираются! И Людмила решительно вошла к себе.

Но едва успела прикрыть дверь, как в холл выбежала Карина. Она была растрепана, блузка разорвана на плече, под глазом лиловел синяк. В руках Карина держала чемодан.

– Все! – кричала она. – Все, кончилось мое терпение! Провались ты со своими деньгами, ничего мне не нужно!

– Стой, сука! – раздался рык Глеба.

Он выскочил из квартиры и одним скачком догнал свою жену. Вид у него был такой страшный, что Людмила едва подавила желание запереться на все замки и спрятаться в дальней комнате. Лицо брата было перекошено, как будто его сковало судорогой, по щекам струился пот и стекал на шею за воротник рубашки. Сама рубашка была расстегнута, пуговицы оторваны, последняя свисала на нитке.

– Не уйдешь… – хрипел Глеб, схватив Карину за плечо, – куда это ты собралась…

Карина извернулась, чтобы вырваться, и Людмила увидела глаза брата. Они полны были неизмеримой, нечеловеческой ненависти. Такой же ненависти, какую она видела сегодня в глазах его матери. Как это говорил врач? Болезнь передается по наследству, но женский вариант – большая редкость, у Валентины в роду все мужчины страдали этим заболеванием. Она – исключение, а это значит… Это значит, что Глеб тоже подвержен… Доктор сказал: болезнь проявляется после тридцати… Глеб старше ее на двенадцать лет, ему сейчас тридцать восемь. Неужели он тоже может впасть в дикую ярость? Он, конечно, неприятный человек, грубый, резкий, эгоист, ни у кого не вызывает теплых чувств, ни одна жена с ним не ужилась, но чтобы убить кого-то…

Карина между тем, оставив попытки вырваться, поцарапала мужу щеку до крови.

– С-сука! – в который раз выдохнул Глеб и схватил ее за горло.

Она пнула его ногой по коленке, но не сильно, он только усмехнулся сквозь зубы и сжал ее шею крепче. Он сжимал и сжимал, так что Людмила похолодела, сообразив, что сейчас Глеб свою жену просто задушит. Его лицо было так страшно, что она не сомневалась: если она появится сейчас в холле, ей тоже несдобровать. Звать на помощь? Никто не услышит! Звонить в полицию? Когда они еще приедут, да и охрана в дом никого не пустит. Людмила метнулась в кухню в поисках хоть какого-нибудь оружия, взяла там нож и подбежала к двери.