– Какие-нибудь другие раны были? – спросил я. – Ургул в этом сомневался.

– Пока я задавал вопросы, женщины из племени марсов приготовили ее к перевозке домой, чтобы похоронить там. Они сняли с нее окровавленное платье, омыли тело и завернули в саван. Я не видел других ран, но, полагаю, если б ее стукнули по затылку дубинкой, не осталось бы никаких видимых следов удара.

– И поблизости не нашлось никаких улик? Орудий убийства, других подобного рода вещей?

– В том-то районе? Воры украли бы даже кровь, если б смогли что-нибудь за нее получить.

– И то верно… Есть еще что-нибудь?

Мурена на мгновение задумался.

– Нет, это все, о чем я доложил в отчете. Как я уже сказал, докладывать было особо не о чем. Когда тем утром я отправился в суд, то коротко упомянул о случившемся в утреннем рапорте.

– Да, я нашел его в табуларии. Скажи мне, Гай Лициний, не был ли ты в Галлии несколько лет тому назад?

– Да, четыре года назад, в консульство Цицерона и Антония. Я был легатом моего брата, Луция. Меня оставили за главного, когда он вернулся в Рим, чтобы принять участие в выборах. А что, ты тоже в то время там был?

– Нет, просто Галлия нынче у всех на уме.

– Может, она и у всех на уме, но теперь она в руках Цезаря, хотя он, возможно, еще пожалеет об этом – и поделом ему.

– Значит, ты поддерживаешь Помпея?

– Помпея! – Мой собеседник выразил полное презрение. – Помпей – самоуверенное ничтожество, заслужившее свою репутацию, шагая по трупам других людей. И, прежде чем ты спросишь, Красс – жирный мешок с деньгами и пустозвон, который когда-то, не без чужой помощи, победил армию рабов. Этого достаточно?

– В высшей степени.

– Эти люди хотят быть царями. Мы вышвырнули своих чужеземных царей больше четырехсот лет назад. Зачем нам теперь нужен доморощенный вариант царей?

– Ты – человек, который мне по сердцу, – сказал я.

Так и было, если Лициний высказывал свое искреннее мнение. Я покинул его и в задумчивости пошел прочь. Этот человек оказался не таким, как я ожидал, но всегда глупо рассчитывать, что люди будут соответствовать твоему предвзятому мнению. Он определенно умел внушать доверие и даже симпатию. Однако Рим был полон умеющих внушать доверие, располагающих к себе негодяев.

Флавий больше походил на человека, который мог оказаться впутанным в это дело: эдаким жестоким агрессивным трибуном, превращавшим в пытку жизнь старших магистратов. Из-за этого мне хотелось поверить, будто он участвовал в заговоре с целью отравить Целера, что тоже было глупым ходом рассуждений. Желание поверить – величайший источник ошибок всего человечества, как сказал мне однажды один философ.

Я почувствовал, что зашел в тупик и уже узнал все, что собирался узнать, задавая вопросы. Год подходил к концу, а я ни перед кем не выполнил обязательств. Достоверно я установил только одно: Целера действительно отравили. Вина или невиновность Клодии не была доказана. Клодий скоро начнет терять терпение, как и главные члены моей семьи. Галлия казалась все привлекательней и привлекательней.

– Ты встал так рано? – Маленькая, закутанная в покрывало фигурка очутилась рядом со мной.

– Юлия! – обрадовался я. – К твоему сведению, я встал еще до рассвета… ну, во всяком случае, почти сразу после него – и прилежно трудился. Как тебе удалось уйти от Аурелии?

– Бабушка никогда не чувствует себя прекрасно в день после Сатурналий. Ее расстраивает, что приходится прислуживать рабам.

– Как не по-римски! Я ожидал бо́льшего уважения к нашим традициям от выдающихся матрон.

– Я обязательно ей об этом скажу. Где мы можем поговорить?

– Места здесь предостаточно. Нынче утром Форум не слишком многолюден.

В конце концов, мы поднялись на портик красивого маленького храма Венеры, стоявшего у Священной дороги рядом с храмом Януса. Как и храм Весты, этот имел ту же круглую форму, что и хижины наших предков.

В храме Венеры было безлюдно, потому что в это время года не проводилось никаких ритуалов богини любви. Портик, более новый, чем остальное здание, напоминал длинную скамью, прилегающую к стене, – в нем граждане могли посидеть, наслаждаясь тенью в жаркие дни, которых в Риме без счета.

Оттуда, где мы сидели, была видна дверь храма Януса. Одна из дверей, следует добавить, потому что у этого храма имелись двери с каждой стороны. Как обычно, они были открыты, ибо закрывались только в мирные времена, когда римские солдаты не вели военных действий, а значит, не закрывались никогда.

– Теперь расскажи, чем ты занимался, – попросила Юлия.

Мне показалось, что она слишком уж привыкает выдвигать мне такие требования.

– С тех пор, как мы вчера вечером расстались, каждый мой час был полон событий и немало озадачивал, – сообщил я.

– Расскажи. Наверное, я смогу лучше разобраться в этом, чем ты.

Я начал с собрания в доме моего отца после пира рабов. Юлия нахмурилась, когда я описал, что там произошло.

– Ты имеешь в виду, что они отнеслись к тому… тому зверству так, будто это просто еще одно маленькое политическое затруднение? – изумилась девушка.

– Эти люди на все смотрят подобным образом, – подтвердил я.

– Но мой дядя – верховный понтифик! Как он может так легко относиться к попранию наших священных законов?

– Моя дорогая, верховный понтификат стал просто еще одной политической должностью. Широко известно, что Гай Юлий заполучил ее благодаря кампании подкупов, какую редко видели в Риме даже в эпоху упадка.

– Не могу в это поверить. Но признаю, что потрясена его опрометчивой трактовкой вопроса. Наверное, его ум слишком занят галльской кампанией. Проводя столько времени в его доме, я знаю, какая это для него тяжелая ноша. В последнее время он занимается делами и беспокоится задолго до предрассветной поры и еще долго после того, как стемнеет. Он просто велит принести лампы и продолжает трудиться, беседуя с будущими офицерами, повсюду рассылая письма… Он думает только о работе.

– Могу представить это потрясение, – сказал я. – Цезарь давно знаменит своей ленью. Зрелище того, как он по-настоящему работает, должно быть сто́ящим спектаклем. Кажется, я могу быть одним из счастливчиков, которые отправятся с ним и добудут ему неувядающую славу.

– Что?

Теперь моя невеста должна была услышать все о моем возможном отъезде.

– Это чистая правда, – вздохнул я. – Ему требуются мои услуги, и мой отец думает, что это хорошая идея, так что я загнан в угол. Я могу провести следующие несколько лет среди непрерывно атакующих нас варваров, поедая самую худшую в мире еду.

– Тревожные новости, – сказала Юлия.

Откуда-то из-под своей накидки она извлекла пальмовую ветвь и начала обмахиваться ею. В декабре. Наверное, она переусердствовала, маскируясь с помощью плащей и накидок.