это под протяжное неразборчивое пение. А потом вылили ему на голову ковш холодной воды и радостно зашумели, хлопая его по плечам и спине. Смутно догадываясь, что это какой-то обряд, он нашёл взглядом радостно ухмылявшегося Рыжего, и тот тихо сказал ему:

— Потом объясню, — и громко. — Всё, пацан, теперь ты нашенский.

Он кивнул и вместе со всеми вернулся к полкам, но лезть наверх не рискнул. Ещё немного посидели, и Тумак громко объявил.

— Ладноть, мужики, надо и бабам пару оставить.

— Чой-то ты седни не мёрзнешь, — засмеялся Лузга.

— Аль торопишься куды? — поинтересовался Чубарь.

— А ты не завидуй, — ответно засмеялся Тумак.

Так, с хохотом и подначками, общей толпой вывалились в предбанник, где стали вытираться, развязывать узелки с чистым исподним и одеваться. И опять он вместе со всеми и как все. И никто, ничем и никак… собственная и чужая нагота никого не смущала и не интересовала. Да, он то и дело ловил на себе чужие спокойно-заинтересованные взгляды, но это… это было совсем не то, не так. И в бане, и здесь все то и дело сталкивались, задевали друг друга, но тоже без… того, и по плечам и спине его хлопали после окатывания тоже… просто так. А ведь он слышал, что в Дамхаре не знают про баловство с мальчиками, никто, даже господа, что уж про аборигенов говорить, им-то такое и в голову прийти не может. И если бы не Рыжий, который всё про это и про него в особенности знает, то было бы совсем хорошо…

…Нет, баня — хорошая вещь. Хотя есть душ и никто не мешает каждый день туда бегать, но баня… — это и в самом деле совсем другое, нашенское. И спать в одной комнате, нет, по-нашенски в повалуше, с Рыжим, тоже оказалось неопасным. Он наверху, незаметно никто не подойдёт, снизу тебя никому не видно, лежишь, о своём думаешь — никто ничего никогда… Рыжий внизу тоже лежит, газету читает, потом зевнёт, положит газету на тумбочку, негромко скомандует сам себе: «Отбой!» — и встанет выключить свет, уже в темноте снова ляжет и всё, тишина, темнота и безопасность. Рыжий иногда во сне стонет или ругается, но это тоже не помеха. Ну, проснулся и снова заснул.

За столом Красава ему то и дело подкладывает и подливает, приговаривая:

— Ты ешь, ешь, а то вон какой, ветер дыхнёт — пополам переломит.

Остальные мужчины хмыкают или посмеиваются, но не мешают ему по полуторной, а то и двойной пайке съедать. И что Рыжему вздумалось учить его то ли гимнастике, то ли строевой, и заставлять отжиматься и подтягиваться на приспособленной в углу гаража перекладине — тоже не в тягость при хорошей еде. Уставать он устаёт, конечно, но и прямо чувствует, как наливаются мышцы. А по вечерам совсем неожиданное — общий разговор за столом и… учёба! Самая настоящая. С учебниками и тетрадями. Что он грамотный, он сразу Рыжему сказал, но оказывается, хозяин ещё до него разрешил брать школьные учебники своего бастарда, так что теперь Рыжий его учит всему, и арифметике, и географии, и велит вслух читать. Газету и учебники. Нет, он никак не ждал, что продажа обернётся таким… благодеянием. Вот как бы ещё с куревом уладить?

После обеда Большуха выставила на стол черепок для окурков, Цветна унесла Орешка, и мужчины дружно закурили. Тихоня остался сидеть за общим столом, чтоб хоть просто подышать. На него покосились с необидными ухмылками, но промолчали.

— А солнце на весну повернуло, — неспешно начал Лузга.

— Так и пора, — кивнул Сизарь.

Дальнейшее изумило Тихоню до немоты.

— Снегу-то хватит саду?

— Да, подвалить бы надо, — кивнул Чубарь, — весна-то спорая будет.

— Как, Рыжий, — пыхнул дымом Тумак, — ты когда в рейсе?

— Послезавтра с утра, — понимающе кивнул Гаор. — Завтра с утра всем?

— Тогда и на огород накидаем, — припечатал Чубарь и, увидев изумление Тихони, пояснил: — А то стает быстро, земля высохнет, замучаемся поливать.

Тихоня озадаченно кивнул. Нет, конечно, он не против, но никогда не слышал о таком. И не удержался:

— А вот я у хозяина был, так он зимний сад держал, а этого не было.

— Зимний сад? — удивился Чубарь, — это как?

— Ну, вот дом и терраса, — стал объяснять Тихоня, — а там, в кадках, цветы, кусты, целые деревья. Летом рамы вынимаются, и она открытая, а на зиму стёкла вставляют. И круглый год всё зелёное, и цветёт, и даже лимоны вызревали, маленькие, правда.

— Ага, ага, — понимающе кивал Чубарь. — А снаружи тоже сад?

— Нет, так, лужайка, ну, газон, и живая изгородь, кусты стенкой, чтоб забора видно не было.

— Ну вот. Трава да кусты и без этого выживут, а в кадках поливать куда как легче.

Тихоня согласно кивнул. Нет, удрать на вполне законных основаниях из душного, пропахшего бензином и маслами гаража, да ещё раз работа общая, то и Трёпка там будет, так совсем здоровско! Но лучше понимать, что делаешь и зачем. Тогда уж не ошибёшься.

— Всё, — Гаор решительно загасил в черепке окурок и встал из-за стола. — Айда, пацан. Раз завтра общие, да ещё и баня сегодня, надо успеть. Наладите баньку без него?

— Наладим, — засмеялся Лузга.

Значит что, вместо дров, воды и прочих хлопот по бане, снова в гараж? А зато завтра со всеми в саду на снегу! И Тихоня с вполне искренней радостью встал из-за стола.

Идя через двор к гаражу, Гаор слышал за спиной лёгкие шаги Тихони и невольно улыбался. Нет, спасибо Огню и матерям-владычицам. Всё, что ни сделают они, всё к лучшему. И если уж Огонь предназначил ему оказаться вот так бок о бок с прессовиком, то лучше Младшего и быть не могло. Ну, разве только ещё Новенький. Тоже ведь… водила. Хотя… Тихоня — мальчишка ещё совсем, даже щетины ещё нет, такого от поганства отучить ещё можно, а Новенький уже втянулся и по-другому жить бы и не захотел. Хотя… нет, и думать об этом нечего. А Тихоня что, обычный пацан, ни словом, ни взглядом, и не похоже, что держит себя, видно, и впрямь только по приказу, а самому ему такое не нужно, Трёпка вокруг него так и вьётся, и он не шарахается, нет, всё обойдётся. А Трёпка в ладную девку выгуливается. Ещё не девка, но уже и не малолетка… есть глазу на чём остановиться — добродушно усмехнулся Гаор, распахивая дверь гаража. Где-то по краю сознания прошла мысль, что есть здесь закавыка и надо бы… но его руки уже открыли мотор, и