– А я свой такой же потерял, – взглянув на стаканчик, с сожалением сообщил Лебедев. – И где? В этом гребаном Таджикистане, черт меня туда занес!

Лучи закатного солнца били в слуховое окно, розовыми отсветами ложась на балки, стропила и всякий хлам. Друзья настроились на неспешную философскую беседу. Лебедев открыл рот, готовясь осушить стаканчик. И в этот же миг на смотровой площадке прозвучал раскатистый щелчок, словно пастух бичом подгонял бредущих с выгона коров. Лебедев закрыл рот, рука его дрогнула, и несколько капель коньяка пролилось на брюки. После паузы раздалось еще пять или шесть щелчков, следовавших через равномерные краткие промежутки и почти слившихся в очередь. Лебедев быстро опрокинул коньяк в рот, и оба майора бросились к окну.

На двор особняка уже легла вечерняя тень, но тем не менее в бинокль еще было хорошо видно все, что там происходило. Охранники с рациями и телефонами в руках, пригибаясь, метались по двору и озирались по сторонам, стараясь определить, откуда стреляли. Какие-то люди в модных костюмах, прятавшиеся за машинами, один за другим опрометью бежали обратно в особняк. Черный «БМВ», судорожно маневрируя, на глазах у разведчиков врезался задом в бетонную кадку с декоративной елочкой, а потом дернулся вперед и чуть не задавил охранника, пробиравшегося в свою будку. Разведчикам казалось, что даже на таком расстоянии они слышат раздающиеся у особняка истерические крики.

А виновник всего этого переполоха, Герасим Савельевич Заботин, отставной полковник ФСБ и крупный московский бизнесмен, лежал посреди двора на спине в медленно расстекающейся под ним луже крови. Белая рубашка на его груди тоже вся пропиталась кровью – видимо, Сержант очередью из нескольких выстрелов, последовавших вслед за первым, добивал уже лежавшую жертву. К раненому никто не подходил, никто не пытался оказать ему помощь, опасаясь попасть под обстрел. Окруженный при жизни угодливыми льстецами и покорными слугами, большой человек был теперь брошен на произвол судьбы – никто из его окружения, кормившегося из его рук, не желал рисковать ради своего босса. Впрочем, их опасения были уже напрасны – Сержант молниеносно собрал все свое хозяйство, включая стреляные гильзы, спустился к двери на чердак и открыл замок своим ключом. Разведчики тем временем уже пришли в себя и тоже принялись лихорадочно собираться.

– Ребята, уходим, – сообщил Сержант, стоя в дверном проеме. – Думаю, менты не скоро догадаются, откуда стреляли, но все равно тянуть не надо.

– А мы и не тянем, – проворчал Абрамов.

Разведчики собрались за минуту, и Абрамов вызвал по рации Усманова. Тот отозвался немедленно.

– Фарид, где ты? Подъезжай к подъезду, – распорядился майор.

– Я уже тут, – ответил Усманов. – Вроде бы стреляли, так я решил, что надо подъезжать.

– Прямо Саид из «Белого солнца пустыни», – усмехнулся Абрамов, выключая рацию. – Ты точно стер нашего клиента? – обратился он к Сержанту.

– Ну, пульс у него пощупать я не мог, извини, – ответил Сержант. – Точно знаю, что попал в голову и в грудь. Ты видел, как падают убитые наповал? Ну так этот после первого выстрела падал так же.

– Ладно, будем считать, что противник выведен из строя, а завтра разведка точнее доложит, – заключил Абрамов. – Все, ребята, в темпе вниз, карета подана к подъезду.

– Да… Ты, я вижу, человек неробкий, – одобрительно произнес Колян, оглядывая своего собеседника. – Думаю, ты слыхал, что обо мне базарят, а вот поди ж ты, подвалил на стрелку один, без охраны…

– А чего мне бояться, Коля, – с подкупающей детской улыбкой произнес Витя Тульский. – Какой у тебя зуб на меня может быть? Ты же сам наехал на фирму, которая нам платит, значит, это мы на тебя должны осерчать.

– А вы, похоже, не серчаете, – заметил Колян. – Это мне и странно. Неужели хотите мне свои бабки уступить? Не очень это в духе московских законных.

Витя Тульский потер на щеке белое пятно размером с пятирублевую монету – след от сведенной татуировки, которую ему, мертвецки пьяному пацану, сделали как-то давным-давно на одной хате взрослые бандиты-беспредельщики. За это и прочие подобные художества одного из них потом порезали воры, а второго – сам Витя, хотя и не до смерти. Религиозный, как большинство воров в законе, Витя говорил по этому поводу: «Бог отвел, не попустил взять греха на душу».

Он воровал смолоду – сначала, еще в родной Туле, был Витькой, потом, уже когда перебрался в Москву, Витьком, а вот Виктором так и не стал: видя его щуплую мальчишескую фигурку и такую же мальчишескую улыбку, просто язык не поворачивался его так назвать. Витя в московской блатной среде славился двумя качествами: убедительной речью и отчаянной храбростью. Не то чтобы он имел обыкновение лезть на рожон, – нет, напротив, он отличался миролюбием, но в любой опасности он умел сохранять полнейшее хладнокровие и всегда безропотно брался за выполнение самых опасных поручений братвы.

Разборку с Николаем Радченко вполне можно было отнести к числу подобных поручений – такие разборки уже для многих окончились могилой. Особенно впечатлил Витю рассказ о бойне в Таежном, где Радченко не стал вступать ни в какие переговоры с бывшими подельниками, решившими выйти из-под его власти, а просто растерзал их всех – погибло больше двадцати человек. Слухи об этой расправе мгновенно докатились до Москвы, где Радченко успел оставить по себе яркие воспоминания: одно убийство Гнома чего стоило! И вот теперь этот человек, объявленный в федеральный розыск, причем ход этого розыска был на контроле у самого министра внутренних дел, не залег на дно, а оставил в Таежном своего смотрящего, вернулся в столицу и стал терпеливо прибирать под себя всевозможные прибыльные заведения, восстанавливая утраченные на какое-то время позиции и оставаясь совершенно неуловимым для ментов. Не могли выследить Коляна и его враги из криминальной среды, и все по тем же причинам – Колян не пил, не ширялся, не снимал шлюх, не играл. Соответственно, он не появлялся во всех тех притонах, где бывает большинство представителей криминального мира и где подавляющему их большинству суждено рано или поздно погореть. «Да, лихой пацан», – думал, разглядывая его, Витя Тульский. Некоторыми своими чертами, в первую очередь неукротимостью и бесстрашием, Колян напоминал ему знаменитого в двадцатые годы питерского бандита Леньку Пантелеева, о жизни которого Витя когда-то читал. «Да, у этого рука не дрогнет, завалит хоть отца родного, – думал Витя. – Гореть ему в аду… Ну а на земле он, может, нам, бродягам, еще пригодится».

Разговор происходил в маленьком ресторанчике возле Битцевского парка. В открытую дверь было видно, как на улице идет дождь. Большинство столиков в зале пустовали, только в дальнем конце сидели и тихо беседовали два неприметных молодых человека с цепкими взглядами – несомненно, люди Коляна. Впрочем, Витя был уверен, что помимо этой пары где-нибудь неподалеку пасутся и другие его «быки». В последнее время Колян методично греб под себя рыночные точки у отдаленных станций метро, выбирая те, хозяевам которых не было резона обращаться в милицию. В среде уличных торговцев имя Николая Радченко знали все, и оно наводило такой страх, что содержатели ларьков и лотков говорили «крыше»: