и навсегда запечатлеть ее на своей коже. Я одарил ее своей самой очаровательной улыбкой.

— У меня не самое богатое воображение. А это выглядит достаточно мило.

Это было стильное изображение римской цифры один. Я предположил, что это постоянное напоминание о ее отце. Лучше бы это не означало, что Поппи планировала делать одну и ту же татуировку ежегодно, отмечая каждый год, прошедший после его смерти.

Запоздало я понял, что именно это она и собиралась делать.

— Где Вы хотите ее набить?

Я указал на свою шею. По крайней мере, татуировку не будет заметно на деловых встречах, и я смогу сохранить профессиональный вид. У меня было подозрение, что Поппи пришла в голову та же мысль. Волосы, наряды с воротником или пиджаки скрыли бы маленькую цифру на шее.

На этом шалости Поппи не закончились. Через пару месяцев она напилась до беспамятства в годовщину смерти своей бабушки. Вместо того чтобы оставить себя уязвимой, она взяла с собой Розу и надежного охранника из команды своей матери. Роза и Поппи зашли в бар, охранник сел через пять мест от них, чтобы парни не могли воспользоваться ими в состоянии алкогольного опьянения. Конечно, Поппи не знала, но ей не стоило беспокоиться об этом. Я бы и за миллион лет не позволил этому случиться. Лучше пусть будет миллиард. Однако в моей груди билась гордость, потому что она продумала всё.

Поппи была моей хорошей девочкой. Моей хорошей девочкой, которая принялась заказывать выпивку по поддельному удостоверению личности и уничтожать шоты как профессионал. Как и все остальное, за что бралась Поппи, она делала это слишком хорошо. Роза яростно отговаривала ее от кутежа, но Поппи напилась до беспамятства. Охранник проследил, чтобы они благополучно вернулись в общежитие. Конечно, я все равно пробрался в ее комнату и наблюдал за ней всю ночь, чтобы убедиться, что у нее нет алкогольного отравления.

Легкое безрассудство должно было бы меня разозлить, но оно произвело на меня противоположный эффект. Я нашел это милым. Часть меня гордилась тем, как мастерски Поппи опрокидывала шоты, несмотря на то, что во время учебы в колледже избегала вечеринок. Другая часть находила удовольствие в том, как она растворялась в моменте. Поппи редко теряла бдительность или совершала ошибки. Она всегда контролировала себя, четко осознавала себя и свое окружение. Редкие случаи, когда Поппи поддавалась своему горю и делала что-то плохое, были моим любимым окном в ее душу.

Это делало ее человеком.

Мне нравилось, когда Поппи была человеком.

В идеальной манере Поппи, она предпочла отмечать худшие дни в своей жизни. Однако, по моим подсчетам, был еще один день, который заслуживал безрассудного празднования. День, когда ее мать снова вышла замуж. Я видел выражение лица Поппи: она была разбита.

Тем не менее, я не знал, что она делала, чтобы справиться со своим горем в день годовщины свадьбы, поскольку он выпадал на зимние каникулы. Занятия не проводились. К большому огорчению своей матери, Поппи решила уехать из города на зимнюю стажировку в Корнелл.

Должно быть, я сошел с ума, потому что поехал в северную часть штата Нью-Йорк. Это был закрытый кампус, и посторонним вход был запрещен. Отсутствие регулярного наблюдения за ней вызывало беспокойство, грызущее меня под кожей. Поппи была в безопасности и не была склонна к суициду, но каждый прожитый день превращался в медленную агонию из-за вопросов без ответов.

Она все так же разгадывала кроссворды со сверхскоростью?

Она по-прежнему кричала на людей, когда те мусорили?

Какую новую головоломку придумала сегодня Поппи Амбани?

К концу каникул я срывался на всех из-за банальной ерунды. Друзья опасливо держались в стороне, брат был сыт по горло моим плохим настроением, и даже папа оставил меня в покое. Я был единственным студентом, который с нетерпением ждал начала семестра.

В первый день занятий я ждал Поппи, прислонившись к стене ее общежития в своей обычной бейсболке, низко надвинутой на глаза. Ликование в моей груди могло сравниться только с какой-то школьной чепухой. Наконец-то Поппи вышла на улицу в своем фирменном черном стиле. За исключением того, что я не видел её несколько недель, в этом дне не было ничего особенного. На улице было холодно и уныло. Наряд Поппи соответствовал мрачной погоде. Как бы то ни было, сегодня в воздухе что-то изменилось.

Я наблюдал за ней издалека, пожирая ее глазами, словно она была моей последней едой на земле. Одним появлением она решила проблему, с которой я боролся неделями. Нетерпение ушло, как и раздражение. Как будто она была билетом, который положил конец моим страданиям.

Поппи направилась в кампус, а я последовал за ней как одержимый. Она была красивой и остроумной, с удивительно сильными моральными принципами, доставшимися ей от своего отца (того, который ей нравился). Поппи скрывала все это под своей мрачной личностью, но она не могла спрятаться от меня.

И вот тогда это обрушилось на меня, как крушение поезда.

Я скучал по ней.

Я так чертовски сильно по ней скучал.

Время, которое я потратил на то, чтобы Поппи не покончила с собой в своих печалях, приковало меня к ней. В какой-то момент мои чувства к ней трансформировались из защитных в собственнические. Несколько коротких недель вдали от нее заставили меня понять, что я по-настоящему зависим от Поппи.

Я понятия не имел, как позволил этому зайти так далеко, но истина была неопровержима. Я жаждал этих моментов. Моментов, когда я мог наблюдать за ней, и она не ненавидела меня или мою семью за то, что они запятнали знаменитое имя Амбани и публично обвинили ее в незаконнорожденности.

Я делал размеренные шаги, чтобы оставить между нами достаточное расстояние, но сегодня допустил несколько ошибок, едва сдерживая волнение. Эта девушка выворачивала меня наизнанку. Я был зациклен на ее местонахождении и забыл, каково это — смотреть на нее. Мой мозг взрывался от того, сколько всего я упускал в ней, пока она не исчезла из моего поля зрения.

Она всегда была такой красивой или сегодня казалась другой?

Черт, что я делал? Ей было пятнадцать, а мне двадцать два. Даже без учета наших семей моя одержимость была совершенно ненормальной. Если бы я преследовал ее в открытую, если бы я что-нибудь сделал с ней, я бы испортил ее детство еще сильнее. Это был не я. Я не обижал детей.

Как дьявол, мой разум нашептывал, что она не всегда будет оставаться подростком. За несколько коротких лет она преобразится. Все