Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свой главный труд «Bet Jehuda», полуфилософский обзор истории иудаизма, Левинзон опубликовал в 1839 г. в виде ответа на вопросы, предложенные автору русским министром. В научном отношении «Дом Иегуды» имеет незначительную ценность: в нем отсутствует та глубина философско-исторического анализа, которою отличается «Путеводитель для блуждающих современников» галицийского мыслителя Крохмаля. Главная задача автора — исторически доказать свою элементарную идею, что во все времена еврейство не чуждалось светских наук и философии. Левинзон избегает трудных религиозно-философских проблем: он везде ищет компромисса, и даже о несимпатичной ему каббале робко выражается: «Не нам судить о таких высоких вещах» (гл. 135). Из страха пред ортодоксией он почти умалчивает о хасидизме, о котором резко отзывался в своей частной переписке и анонимных сочинениях. Свою историю иудаизма Левинзон заключает восхвалением русского правительства за его внимание к нуждам евреев и проектом реформы школы и раввината.
Левинзон не ограничивался литературною пропагандою своих идей: он мало верил в успех такой пропаганды и полагал, что реформу можно осуществить только с помощью сильной руки правительства. Перед изданием своего первого труда «Теуда» он послал рукопись его министру просвещения Шишкову с просьбою о денежном пособии для издания книги, которая доказывает пользу просвещения и земледелия, «внушает любовь к государю и народу, с коим разделяем бытие наше, и показывает бесчисленные благодеяния, от них на нас истекающие». Эти строки были написаны 2 декабря 1827 г., спустя три месяца после опубликования рокового указа о рекрутекой повинности!.. Просьба была удовлетворена, и через год бедный кременецкий писатель получил определенную ему по царскому повелению «награду» в тысячу рублей «за сочинение, имеющее предметом нравственное преобразование евреев». Поощренный поддержкою правительства, Левинзон в 1831 г. подал министру просвещения Ливену записку о необходимости преобразования религиозного быта евреев, а в 1833 г. представил секретно проект закрытия еврейских типографий вне городов, где находится цензура; к проекту была приложена «опись древних и новых книг еврейских с означением, какие из них могут быть полезными и какие вредны» (вредными предполагались книги хасидского содержания). Проект Левинзона послужил одним из мотивов издания тяжелого закона 1836 года о цензурном пересмотре всей еврейской литературы (выше, § 23). Этот шаг Левинзона был бы низким, если бы не был наивным. Кременецкий отшельник, горячо преданный своему народу, но лишенный политического чутья, искал опоры у враждебной власти против царившего в еврейской среде деспотизма обскурантов, наивно веря, что принудительными мерами можно сокрушить йенависть масс к просвещению и его апостолам, во главе которых находился он сам. Волынские фанатики не любили Левинзона, но боялись его, как лица, близкого к правительству. Они даже прибегали к его заступничеству в трудные времена. После Велижского ритуального процесса литовские и волынские раввины обратились к Левинзону с просьбою написать сочинение против кровавого навета. Тогда он опубликовал свою книгу «Efes damin» (Вильно, 1837)—диалог между еврейским ученым и православным патриархом в Иерусалиме. Позже он написал апологию Талмуда против вышедшего в 1839 г. сочинения лондонского миссионера Мак-Коуля (Me. Caul) «Netibot olam». Большое апологическое сочинение Левинзона «Зерубавель» (вышло уже по смерти автора) имеет и значительные научные достоинства, как одна из первых попыток систематизации талмудического права. Ряд других произведений И. Б. Левинзона относится к еврейской филологии и лексикографии («Bet ha’ozar» и др.). Все это дает ему право на титул основателя новой еврейской науки в России, хотя он и значительно уступал в оригинальности своим галицийским и германским коллегам — Рапопорту, Цунцу и Гейгеру.
Волынская почва оказалась негодной для сеятелей просвещения. В этом царстве цадиков пионеры «гаскалы» являлись «внутренними врагами»; их держали в опале и подвергали преследованиям. Более благоприятная почва для просвещения была на крайнем юге и на севере «черты оседлости». В юной столице Новороссии, Одессе, и в старой литовской столице, Вильне, возникли очаги «гаскалы». В Одессу семена просвещения были занесены из соседней Галиции «бродскими» евреями, образовавшими там колонию зажиточных купцов. Там еще в 1826 г. было открыто первое общеобразовательное училище для еврейских детей, где директором впоследствии был Бецалель Штерн, а учителем Симха Пинскер, историк караимства. Как город новый, лишенный традиций и вдобавок крупный порт с пестрым составом населения, Одесса раньше других еврейских центров европеизировалась, но дальше внешней культуры она не пошла; новых духовных ценностей центр юга тогда не творил. Иной характер имел северный, литовский центр. Из кружка виленских просветителей («маскилим»), возникшего в 30-х годах, вышли два творца новоеврейского литературного стиля: прозаик Мардохай-Арон Гинцбург (1796—1846) и стихотворец Авраам-Бер Лебензон (1794—1878).
Уроженец литовского местечка Саланты, усвоивший немецкий язык во время пребывания в Курляндии, Гинцбург занимался переводом немецких книг на древнееврейский язык. Он переводил историю открытия Америки Кампе, историю войны 1812-1813 годов и тому подобные популярные книги. Для той детской поры обновленной литературы, когда заслугою была уже выработка современного стиля, появление таких книг было событием. Наибольшее влияние на формирование новоеврейского стиля имели два сочинения Гинцбурга: «Kirat sefer» — письмовник с образцами писем коммерческих, дружеских и литературных (1835), и «Dewir» — сборник преимущественно переводных, или компилятивных, статей, описаний путешествий, рассказов, афоризмов (Вильно, 1844). Изданные после его смерти автобиография («Abieser») и переписка («Dewir», т. II) рисуют среду, где вырос и развился этот писатель, обновивший еврейскую прозу. Виленский уроженец Авраам-Бер Лебензон разбудил уснувшую еврейскую музу громозвучными стихами «Песен священного языка» («Schire sefat kodesh», т. 1,1842), где звуки торжественных од на разные случаи чередовались с философско-лирическими поэмами. Непривычный слух современника поражали эти