Слыша крики боли, горя отчаяния и непонимания, Генишро не остановился ни на секунду. Копье Кидо яростно вспыхнуло, срываясь в полет.

- …Разящей Тысячей Хьяппоранкан!

Новый залп тысячи молний расколол небо потоком смертоносной магии и с грохотом вонзился в землю. Даже под Печатью мой дед оставался достаточно могущественен, чтобы нести ужас, смерть и страх всего парой заклинаний.

Мне… Мне было жалко тех смертных, что сейчас погибали, даже не зная почему и за что. Просто потому, что родились с силой Пустых. В отличие от нынешнего Общества Душ я прекрасно знал, откуда берется их сила.

Но я не был наивным ребенком. Не был и героем. Потому я молчал и принимал то, что должно быть сделано. Без лишних соплей.

Но признавался себе, что не хотел бы этого наблюдать и вообще находиться здесь. Кто бы в своем уме хотел?

- Этого достаточно, - молвил дед.

Генширо успокоил бушующую возле себя реацу, плавно выпрямился и повел плечами, напоминая разминающегося довольного хищника, загнавшего добычу. Он повернулся ко мне спиной, оглядывая другой край деревни.

Хотя внизу развернулась настоящая трагедия, Солнце над нами все так же грело кожу, а холодный на такой высоте ветерок тут же ее охлаждал. Миру было плевать на трагедии людей. А мне нет. В животе начал сворачиваться неприятный узел.

- Я знаю, что ты больше никогда не посмотришь на меня как прежде, Судзин, - спокойно сказал дедушка. – Это нормально. Читать и слышать это не то же самое, чтобы взглянуть своими глазами. Но лучше ты увидишь что-то подобное сейчас и до Академии. Шинигами – слуги Баланса. Но мы не мирные овечки. Мы воины и палачи. Мы боги смерти.

Помолчав пару секунд, Генширо торжественно продекламировал:

- «Не ищи славы в смерти. Не думай только о своей жизни. Бей в спину, чтобы защитить то, что ты хочешь защитить»

Разумеется, я знал эти знаменитые строки. Это то, что говорят всем шинигами в первый день Академии. Кредо, с которым Академию создавал Ямамото Генрюсай Шигекуни.

- Кровь и смерть ждут нас чаще, чем возможность служить чести и справедливости, - честно поведал мне дед знакомую с детства мудрость.

Я заметил, с какой опаской стал смотреть дед, ожидая всего, от обвинений до слез. Он не получил ни того, ни другого.

- Я… - хотел бы сказать что-то теплое и утешить деда, соврать, но не смог. – Я понимаю.

- Думаю, что еще не до конца, - повернулся ко мне полностью. – Спустись, осмотри деревню и скажи, если найдешь выживших. Один там точно есть. Если нападет – ты знаешь, что делать.

Что? Сначала я подумал, что ослышался, но глядя на застывшее камнем лицо, понял – нет, не ослышался.

- Но ты же до этого сказал…

- Ты слышал, - черные глаза деда стали по-настоящему пусты и безжалостны. – Приступай.

Платформа с моей стороны отделилась и быстро полетела вниз. Спустя каких-то жалких десять секунд я уже стоял на неровной земле. Земле, полной трупов, разрушенных зданий и крови.

Дед высадил меня прямо в середине, где стоял большой дом. Не знаю, специально или нет, но прямо посреди… О, господи, сколько крови!

Я смотрел и цепенел от увиденного, не моргал, наблюдал, как из-под обломков к моим ногам растет лужица крови. Алая жидкость достигла обуви, быстро пропитала тонкую подошву и окрасила белые носки в цвет крови. Противно, чуть тепло, липко.

Пока я старался решить, двигаться мне или не стоит ощущать, как хлюпает в обуви кровь, обломки слева чуть двинулись. Я вздрогнул и резко повернулся на звук. Это оказался сломанный стол, из-под которого вылез мужчина.

Умирающий мужчина с ножкой стола в животе, с дырой в груди с опалинами от Хьяппоранкана и без левой руки. Ему едва хватило сил одной руки, чтобы выползти ко мне.

Подчиняющий, понял я, наконец, почуяв реацу Пустого Медиума.

Это было холодно. Похоже на отпечаток Пустого. И слабо, очень слабо. Наверное, он был здешним лидером и старостой, живя в таком доме и в силах пережить атаку до этого момента.

Он открыл рот, пытается что-то сказать. Но смог лишь захрипеть, на бледных губах пузырилась кровь. Я не знаю, что он хочет. Может, спросить, что я тут делаю, может попросить помощи, а может проклясть.

Его светлые волосы стали серыми от оседающей пыли, а глаза тускнели от потери крови и близкой смерти. Но чего они были полны, так это боли. Ему очень, очень больно. И страшно, я вижу это.

Спустя секунду он уже не дышал, глаза потухли, а под телом стала расти новая лужа крови. Вот так он умер, в страхе и боли, в непонимании. Без всякой славы и цели.

А я стоял и молчал, чувствуя, как пропитывается чужой кровью обувь и просто наблюдал, как затухает последняя духовная активность в теле неизвестного.

Тихий звук сюнпо появился за спиной.

- Теперь ты понимаешь, - без эмоций, но с ноткой торжественности провозгласил дед.

- Кое-что, - разлепил я губы, не осознавая, что до этого сжимал их до тонкой нити.

Я уже проводил одну душу лично в круг перерождений. Того безумца, когда сражался и пробуждал реацу. То была чистая, даже торжественно церемониальная смерть.

Но это… Это совсем другое ощущение. Я не ощущал это правильным. Люди не должны так умирать, разве нет? Хотелось закричать, но я быстро подавил в себе детский порыв.

- Слова тут не нужны, - уже более теплым тоном сказал Генширо.

Дед подошел, встал рядом, прямо в лужу крови, положил руку на плечо и тихо сжал, делясь теплом руки, что убила всех людей в этой деревне.

- Я знаю как это. Жестокость мира потрясает, когда видишь ее лично. Сегодня в тебе умер мальчик, а завтра, когда ты проснешься, на мир будет смотреть мужчина.

Я молчал.

- Среди шинигами те, кто обладает менталитетом детей – умирают. Это для твоего же блага, Судзин. Позже ты поймешь меня.

Дед похлопал меня по плечу и отпустил. Я почти не ощутил похлопывания, тело словно стало бесчувственной марионеткой. Умом я все осознавал, но не мог сбросить с себя оцепенение.

Даже все понимая, осознавая, что я веду себя не нормально, не получалось сбросить тот холод и пустоту, поселившуюся в сердце после увиденного. Тело просто подводило меня.

На этом все так не кончилось. Дед провел меня через всю деревню, каждую улочку и дом. Мы проверили все,