он бы сразу полез разбирать новые заявки, выискивая из них самые срочные. Но то время прошло.

«Отбыть своё время от звонка до звонка, выдать заказов, сколько не в напряг, получить деньги в конце месяца. Вот его задача».

Молчун

Люди. Он шёл и думал о людях. Вот эти двое, что с ним. Шмель, похоже, всё ещё в форме. Только щурится, как крот. «И Бык не ноет. Достойный сынок олигарха. Исключение, каких мало. Но они есть. Везде, всегда и в любое время. Вернуть бы мою группу сюда. Дать второй шанс».

Лица проплывали в памяти. Тихий с протезом вместо ноги. Леший, чистящий СВД после очередного рейда. Меркулов улыбается, подняв руку в приветственном жесте. Радист с испуганным лицом. Вот и Алиев. Отец. Почти все сгинули. Он сопротивлялся, стараясь не подпустить последний образ, но знал, что это неизбежно. Лена. Стоит в дверях, готовясь выходить. Сейчас они закроются и всё. Больше он её не увидит.

«Нужно было остаться с ней тогда. И плевать на все эти устаревшие понятия, кто сколько должен зарабатывать. Мир изменился. Но я слишком тугой во всём, что сложнее убийства».

2017 год

Наркотики прекратили действовать восемь часов назад. Володя сразу провалился в сон часов на шесть. Проснувшись, проверил повязки и понял, что кровотечения нет. Идти после двухсуточной гонки было тяжело. Еле тёплая тушёнка, съеденная недавно, комком болталась в животе. Молчун не знал, что стало с остальной группой, и сейчас, без рации и какой – либо связи, выходил по компасу в сторону своих. Один шаг за раз, не быстро и не медленно. Он кучу раз бывал в походах и рейдах. Так привык протаптывать тропы в лесу и месить грязь ногами. Сегодня было особенно трудно. Суставы и мышцы как – будто заржавели. Помимо боли в ранах при движении, боль возникала ещё неожиданно, в разных местах по всему телу. Молчун знал – остановиться и снова начать двигаться будет сложнее. И больнее. Поэтому шёл вперёд, регулярно сверялся с компасом и терпел.

«Если уж терпишь – терпеть надо так, что перестал – только когда в обморок упал!» – вспомнил Володя слова отца.

«Терпение помогает нам дождаться нужного момента, чтобы переломить поединок и забрать бой себе! Умный боец умеет терпеть.» – так в своё время говорил тренер.

«Те, кто может терпеть неудобства и продолжать работать годами ради своей цели, всегда оказываются выше на социальной лестнице, чем те, кто этого не может» – один из его преподов в институте. Судя по тому, сколько терпел Молчун, он должен быть повыше.

«Война – это по большей части ожидание и терпение, нежели стрельба. Терпи и продолжай двигаться, когда твой враг отдыхает. Это – ключ к победе» – Десятников часто повторял эти слова.

Всё это крутилось у него в голове, и Молчун по – очереди повторял эти фразы про себя, как мантры. Пару часов спустя стало теплее. Тушёнка переварилась и перестала бултыхаться внутри. Позже он захотел есть. Всё сильнее и сильнее. Но Молчун знал – нужно потерпеть, и чувство голода станет приглушённым. Так и вышло. Потом стало холодно. Вокруг стремительно темнело. Наконец, он дошёл до реки, которую Тихий указал, как ориентир. Оставалось немного. Он брёл в темноте, по-походному держа пулемёт на плече. Вспоминал, как не раз бродил в составе группы такими же ночами. До чего странно было осознавать, что он теперь один. Как будет здорово, если группа уже вернулась.

Володя понимал, что хорошо выполнил задачу, хоть враг и пошёл за остальными, оставив его в той роще, шансы догнать его группу были минимальными.

Совсем стемнело. Вовремя вспомнив про дозоры, Молчун решил ждать до утра. Он влез в спальник и заснул коротким, неудобным сном. Но готовить нормальный ночлег было страшно – свои не видят в ПСН, друг это или враг. Оставалось потерпеть ещё чуть – чуть.

Подняв пулемёт над головой, с рассветом он выходил к собственным позициям.

– Стой на месте! – крикнули из окопа. К нему выбежал молодой солдат.

– Кто такой? Куда?

– Из группы Тихого. Вернулся в расположение.

– Жетон покажи.

Молчун показал. После этого солдат, исполняя роль конвойного, сопроводил его до окопа.

– Я его знаю. Это Молчун. Реально из группы Тихого. Расслабьтесь, парни. – только увидев его, сказал парень с нашивками сержанта.

Молчун сдал короба и чистил пулемёт. От дежурного он узнал, что группа до сих пор не вернулась. Нужно было потерпеть ещё чуток – дочистить пулемёт, пока не сдал в оружейку. Потом – санчасть и отдых. К нему подошли двое при оружии.

– Сдавай ствол. Тебя срочно к замполиту.

Местного замполита прозвали Толстяком. Очень высокий и крупный мужчина с умным взглядом, он сразу задал вопрос:

– Солдат, ты не думал, что будет, если твоя группа вернётся и всё станет известно?

– Что известно?

– Та лапша, что ты дежурному на уши повесил, со мной не прокатит. Ты сбежал, когда запахло жареным.

– Я прикрывал их. Потом выходил один по приказу командира группы.

По взгляду Молчун понял, что Толстяк не поверил. Видно, он не был глупым мужиком. Просто его так часто обманывали, что вера в людей совсем истратилась.

– Конвой! – в кабинет вошли те двое, кто привёл его сюда. – Этого в санчасть на перевязку. Потом – на губу. Десять дней пусть посидит. Если никто из его группы не объявится – будем решать, что делать.

После холодного леса в клетке было не так плохо. Молчуну, как раненому, обеспечили более – менее комфортные условия. В половине нарядов у него были знакомые, которые периодически снабжали книгами и чем-нибудь получше полевой кухни.

Стоя возле зеркала в туалете меж двух конвойных, Молчун сорвал пластырь на лице и взглянул на себя. Шрам проходил от носа к уху, кое – где изгибаясь. Хоть и говорили, что шрамы украшают мужчину – это был явно не тот случай.

На улице их ждал сюрприз – по плацу шли трое в окружении группы солдат – Меркулов, Тихий, которого поддерживали сразу двое, и Леший – того практически несли.

Молчун закричал:

– Тихий, они думают, что я чухнул от вас! Скажи, чтобы меня с губы выпустили!

Конвойные не спешили уводить Володю – им самим было интересно.

Тихий заметил Молчуна и кивнул. Его повели в санчасть.

– Живой! – как будто не веря, произнёс Меркулов.

– Как вы? Что с остальными?

– Нет больше группы. Пропали в том лесу. Ещё на один отряд нарвались. Только мы трое и ушли. Тихий в ногу