– Андре! Как ты меня разыскала? Я же скрываюсь!

– Скрываешься?

– Понимаешь, чтобы получить паспорт и право здесь жить, мне пришлось изменить в документах место своего рождения. Кто тебе сказал, что я в Москве?

– Надя Павлова… Она же мне рассказала, что брат отправил тебе из Парижа документы, необходимые для репатриации.

– Милая Андре, поверь, нас с тобой никогда не отпустят во Францию. Мы уже через многое прошли, и я не хочу, чтобы это повторилось!

– Ладно, Регина, я не разделяю твоего мнения… Я тоже в тяжелом положении, меня все время преследует МГБ, но при этом я не теряю надежды вернуться на родину и никогда не изменю места своего рождения!

Наш разговор уже начинал принимать дурной оборот. Регина предложила мне зайти в квартиру, хозяева которой в этот момент отсутствовали. Я оказалась в огромной столовой с круглым столом и креслами. Зеркала на стенах увеличивали размеры комнаты. Моя подруга провела меня в уютную комнату, принадлежавшую хозяйке квартиры. Из всех четырех окон открывался прекрасный вид на Москву, отсюда хорошо просматривался Дворец Советов[124]. Я заметила две превосходные чернобурки, небрежно перекинутые через спинку кресла. От Регины я узнала, что хозяином всей этой роскоши (которая, как я думала, уже исчезла в советском обществе) был кремлевский врач, бальзамировавший тело Ленина. Услышав бой часов на кремлевской башне, я довольно сухо попрощалась с Региной, забыв ее поцеловать.

Выйдя на улицу Серафимовича, я почти сразу заметила за собой слежку. Чтобы проверить свою догадку, я вернулась в дом и снова вышла. Невысокий брюнет буквально шел за мной по пятам. Теперь передо мной встал вопрос, где мне провести ночь, не поставив под угрозу людей, которые меня приютят. Неожиданно в голову пришла идея пойти к Трефилову. Он сделал мне достаточно зла, и я не испытывала угрызений совести от того, что мой визит может доставить ему неприятности. Пускай выпутывается из всего этого в МГБ. Моего преследователя сменила женщина.

Чтобы попасть в дом, где жил Трефилов, нужно было пройти во двор через арку. Желая сбить с толку свою преследовательницу, я, вместо того чтобы повернуть налево, к лестнице, пошла направо – в подвал. Тут же ко мне подскочила мой ангел-хранитель и стала расспрашивать, что я ищу в этом крыле дома. Сделав вид, что я нездешняя, я ответила, что разыскиваю квартиру Алексея Трефилова, и, оглянувшись вокруг, иронично добавила, что, должно быть, ошиблась адресом. Сотрудница органов, очевидно, была отлично осведомлена о том, кто где живет, и с невозмутимым видом ткнула пальцем в сторону второго этажа. Я лицемерно стала осыпать ее благодарностями, но она, похоже, не заметила моей иронии.

Дверь на втором этаже, где, как я полагала, живет Алексей, открылась после моего звонка. Крепкого телосложения женщина подозрительно на меня посмотрела, прежде чем спросить, что мне нужно.

– Алексей Трефилов еще здесь проживает?

– О нет, гражданочка…

– А вы не знаете его адрес?

В этот момент к нам подошла следившая за мной молодая женщина из МГБ, достала из своей сумки карандаш и блокнот, написала что-то на листке бумаги, вырвала его и протянула мне. Это был адрес Трефилова: Садово-Самотечная, 1/3, квартира 19. Было восемь часов вечера. Время работы моей любезной сопровождающей, очевидно, уже истекло, и я увидела, что ее сменила пара мужиков, едва поспевавших за мной. В половине десятого я добралась до дома, где жил Алексей, поднялась на четвертый этаж и на двери квартиры 19 увидела два почтовых ящика, на одном из которых было написано: «Трефилов Алексей Иванович». С бьющимся сердцем я нажала на звонок. Мне открыла девочка лет двенадцати. Впустив меня в прихожую, она сообщила, что Трефилов еще не пришел с работы. За ее спиной появилась какая-то женщина. Встретившись взглядом, мы быстро узнали друг друга. Это была жена Алексея. Она мягко взяла меня за руку и повела внутрь. Я тут же спросила:

– Где Жорж?

– Он сейчас в армии. Его призвали в сорок третьем году, но он по-прежнему служит, его должны демобилизовать в мае пятьдесят первого.

Трефилова любезно показала мне фотографии моего сына и последнее письмо от него. Жорж писал, что очень любит свою мачеху, и мое сердце сжалось от ревности. Вместе с тем доброжелательность и радушие хозяйки квартиры тронули меня настолько, что я сама себе удивилась. Уже давно никто так не держал меня за руку… Догадывалась ли она, откуда я и насколько она рискует, оказывая мне гостеприимство?

– Вы знаете, откуда я приехала?

– Да, конечно… В 1937 году после вашего ареста у Алексея были большие неприятности с ГПУ и партией. Его обвиняли в том, что он привез в СССР врага народа. Тучи над нами сгустились еще больше, когда брата Трефилова Василия арестовали по обвинению в контрреволюционной деятельности. Алексея исключили из партии на один год.

Во время ужина и после него (Трефилов все не возвращался) мы долго разговаривали. Я узнала, что произошло с моим бывшим мужем; должно быть, он сильно пожалел о том времени, что провел в капиталистической Франции. Трефиловы занимали три комнаты. В соседнем помещении, отделенном простой перегородкой, жил какой-то чекист, что вынудило нас перейти на шепот. В одиннадцать часов вечера, уставшая от беспокойного дня, я улеглась на диване в столовой. Я заметила в квартире знакомую железную кровать, которую мы с Трефиловым купили в Париже в 1930 году. Меня охватила тоска, и мне так и не удалось заснуть. Единственное, что меня успокаивало, это мысль о двух мужиках, топтавшихся под окнами в ледяную январскую ночь. Даже в России работа полицейского имеет свои недостатки.

Было уже начало второго ночи, когда я услышала скрип входной двери. Пришел Трефилов. Прислушавшись, я поняла, что жена сообщает ему о моем приезде. Должно быть, он не сразу осознал эту новость: Алексей повторил слова жены несколько раз, а когда они наконец до него дошли, он торопливо заговорил, с трудом сдерживая панику и переходя на шепот:

– Как ты могла разрешить ей остаться здесь на ночь? Ты прекрасно знаешь, что ей, как и Василию, запрещено жить в Москве! А наш сосед ее видел?

– Нет, он пришел довольно поздно…

Этот ответ, похоже, рассеял его опасения, так как он замолчал. Что ж, мне не о чем было жалеть – Трефилов остался таким же, каким и был. Я услышала, как кто-то тихонько входит в столовую. Вероятно, Алексей хотел посмотреть, насколько я изменилась после лагерей… Я притворилась спящей. Он подошел ко мне на цыпочках, наклонился и долго смотрел на меня. Его голос дрожал, когда он спросил: