К моему удивлению, его коллега остался невозмутим. Ну сейчас мы быстро выясним причину его невозмутимости.

– Теперь ты, – обратился я уже к нему.

Тот сделал большой шаг вперед:

– Господин де Койн, король Готом пленен и сейчас на полпути по дороге сюда!

Господи, как приятно получить с самого утра такие грандиозно прекрасные новости. И я бы вскочил на своей постели и попрыгал на ней, громко и радостно крича, и плевать на всех, если бы не больная нога, вынудившая меня вести себя прилично.

Дорога на третий этаж далась с трудом, я дважды останавливался, чтобы передохнуть. Радовало одно: ковровая дорожка, покрывавшая мрамор лестничных пролетов, не позволяла костылю скользить.

Вот наконец и двустворчатые двери, ведущие в необходимую мне комнату. Коридор тоже был застелен ковром с затейливым геометрическим орнаментом и довольно высоким ворсом, приглушающим стук костыля.

У двери дежурили двое высоченных гвардейцев, и несколько таких же верзил расположились в холле напротив. Там же находилась и еще чуть ли не дюжина человек, вскочивших при моем появлении. Все они были людьми Кенгрифа Стока и Анри Коллайна. И как только эти ведомства ответственность делят? Ладно, не мои проблемы.

Его величество король Готом IV выглядел весьма неважно. Он и раньше-то особой статью не отличался, а сейчас от него и вовсе остался только его выдающийся во всех отношениях нос. Ничего удивительного в этом нет, никому не пожелаешь оказаться в его положении, и дело даже не в том, что он сейчас в плену.

Вообще-то я мог и сам бы занять один из кабинетов дворца и затем приказать привести Готома пред мои грозны очи. Но так у нас уже по разу было, когда мы по очереди оказывались друг у друга в плену, а вести в счете почему-то совсем не хотелось.

Кивком отослав дежуривших в комнате стражников, я подошел к окну, из которого открывался отличный вид на гавань. Готом продолжал безучастно сидеть, положа руки на стол и вертя в пальцах ручку.

Ручка, кстати, была со стальным пером, одним из самых первых моих внедрений технического прогресса в этом мире. По комнате плавал запах сургуча, которым он совсем недавно запечатал лежавшее перед ним на столе письмо.

В кабинете было довольно душновато, и я распахнул одно из окон во всю ширь. В комнату ворвались запахи зелени и близкого моря, и король Трабона повел носом, тоже почувствовав их.

И чего держать окна закрытыми, ведь дело даже не в том, что третий этаж, а потолки здесь высокие, метров пять-шесть… Готом – не беглый каторжник и не наконец-то пойманный душегуб, и у него свои понятия о чести.

«Ну говори же наконец зачем ты просил о встрече?» – подумал я, глядя на по-прежнему сидящего без движения Готома. Не так давно я страстно желал его увидеть, желал больше всего остального на свете, а сейчас, когда мы встретились, мне даже нечего было ему сказать.

Словно услышав мои мысли, король Трабона произнес тусклым, бесцветным голосом, в котором не было даже тени каких-либо эмоций:

– Господин де Койн, у меня к вам просьба…

Сначала я было подумал, что просьба его будет касаться письма, лежавшего перед ним на столе, которое необходимо кому-нибудь передать. Уловив мой взгляд, Готом покачал головой: нет.

Ну а что же тогда? В живых ты останешься, тебя сошлют на аналог Святой Елены в этом мире и будут тщательно охранять. Ты там освоишься, начнешь плести интриги, которые все время будут срываться, уж об этом мы сумеем позаботиться. Словом, будешь жить надеждой, возможно, даже не очень скучно будешь жить.

Конечно, во всех отношениях было бы правильнее избавиться от короля совсем, но я никогда не смогу этого сделать, и никто не сможет меня переубедить, хотя и следовало бы. Например, за маленькую Яну.

Готом произнес только одно слово: «Пистолет», – чтобы умолкнуть снова.

Я взглянул на него, по-прежнему безучастно вертевшего в пальцах ручку, и положил перед ним на стол револьвер.

В нем целых шесть патронов. Для того, чтобы совершить то, что он задумал, достаточно и одного, но мне даже в голову не пришло вынуть лишние. Не хотелось оскорблять человека перед тем, как он сделает самый последний шаг в своей жизни.

Уже у самых дверей меня поймал его голос, произнесший:

– Господин де Койн…

Я обернулся, совершенно не опасаясь увидеть ствол револьвера направленным на себя. Так оно и оказалось: револьвер продолжал лежать на столе, там, где я его и положил, – стволом в письменный прибор, изображавший тура, геральдический символ Трабона.

– Господин де Койн, – на этот раз Готом посмотрел мне прямо в глаза, – к похищению вашей дочери я не причастен.

И взгляд, и голос у него были такими… Поверю я или нет, ему безразлично.

Уже за дверьми кабинета я посмотрел на всех тех, кто охранял плененного короля:

– Его величество просил не тревожить его полчаса.

Надеюсь, этого времени Готому хватит, чтобы решиться.

Я пошел к выходу, и ко мне на свое привычное место, слева и чуть сзади, пристроился Проухв. Прошка в очередной раз готовился стать отцом. Отцом сына, утверждал он.

«Ловко у них с Мириам получается, – размышлял я. – Захотели дочку, и вот вам, пожалуйста – девочка. Захотели сына, и родился именно мальчик. В этот раз родится мальчик, можно даже нисколько не сомневаться».

Что еще удивительно, Мириам – почти многодетная мать даже по местным меркам – по-прежнему выглядела чуть ли не девчонкой, а не замученной частыми родами и рано потерявшей свою привлекательность женщиной.

Подарок Проухву к рождению сына я уже приготовил: годовалого жеребенка аргхала, потомство от Ворона. Знаю я, многие на него рот разевают и теперь будут обижаться, ну и пусть их.

Прошка мне дорог, сколько мы вместе с ним прошли… И, по крайней мере, если опять, не дай бог, куда-нибудь сорвусь, как тогда, из Гроугента, будет меня кому сопроводить. Пусть и не сразу, годика через три-четыре, когда подрастет мой подарок. Но надо же и наперед смотреть.

– Командир, – услышал я тихий зов Проухва.

Надо же, за все то время, что я его знаю, всего третий раз он обращается ко мне именно так. Обернувшись на зов, я увидел револьвер, протянутый мне рукоятью вперед.

Револьвер Проухва тоже был работы мастера Гобелли, пусть и не с такой богатой отделкой, как и оба утерянные мои.

Первый так и не смогли найти там, где я его выронил из рук, на тракте по дороге в столицу. Ну а второй… Его теперь в руки я не возьму.

– Спасибо, Прошка, – ответил я, вкладывая револьвер в кобуру. Все-таки война еще не закончена.

Мы вышли из губернаторского дворца Дижоля, спустились по широкой лестнице и остановились, глядя на подъезжающую карету.