– Так извольте в избу пройти, – спокойно и без капли подобострастия пригласил Семён, жестом приказывая подняться рыдающим бабам. – А вы встаньте, курицы, да на стол соберите! Коли барин говорит, что тятю отпустят, стало быть, так и есть! А ну живо у меня!

Бабы резво подхватились на ноги и кинулись в дом. Вскоре Никита сидел в красном углу под образами на чистой выскобленной лавке за столом, ради дорогого гостя покрытым полотняной скатертью с вышивкой. На скатерти мгновенно возник медный самовар, хлеб – хороший, ржаной, пропечённый до румяной корочки, – пироги, мочёные яблоки, солонина, квас, баранья похлёбка в дымящемся котелке…

– Вижу, вы не бедствуете, – с облегчением сказал Никита.

– Да, нас господь миловал, – спокойно согласился Семён. – Кушай, Никита Владимирыч, не побрезгуй.

Закатов понял, что пока он не отдаст должное силинской трапезе, никакого разговора не будет. Пришлось отведать и бараньей похлёбки, и каши, и огромных пирогов с грибами, которые, следовало отметить, были действительно хороши. Семён позволил женщинам убрать со стола, оставив лишь самовар и деревянные кружки, сам разлил чай, взглядом выслал баб из горницы и внимательно посмотрел на своего барина.

– Семён, что тут делалось в эти три года? – напрямую спросил Закатов, глядя в чёрные, умные глаза мужика. – Спору нет, мы богачами никогда не были… Но довести народ до такого за столь малый срок?! Как это вышло и почему? Объясни мне наконец!

Семён некоторое время молчал, барабаня сильными, потрескавшимися пальцами по скатерти. Наконец медленно, словно нехотя выговорил:

– Каждому хозяйству хозяйский глаз нужен, вот в чём заноза-то… В хорошем хозяйстве и скотина кругла да сыта, потому не покормишь – не попашешь, всяк знает. Коли тебе моё разумение нужно, то Амалья Казимировна вовсе не по-хозяйски дела здесь вела. Так-то вот…

– Это отчего же? – не понял Закатов. – Мне приходили отчёты о том, что всё в порядке.

– Так бумага-то всё стерпит…

– Но ведь и деньги от продаж тоже были! Я же сам их получал каждую осень! С подробным описанием, что и почём было продано и…

– Понятное дело, – пожал широкими плечами Семён… И снова умолк.

Никита терпеливо ждал. Наконец Силин сквозь зубы выговорил:

– Тут, по моему понятию, дело-то всё в том, что Амалья Казимировна за место своё боялась. Ты ж помнишь, у неё своего ни кола ни двора не было. Коли б ты, барин, недовольствие выказал да решил управляющую сменить, куда б ей деться было? В богадельню разве что… Вот она и рвала жилы из мужиков-то, чтоб тебе поболе послать. Чтоб ты всем доволен остался да другого управляющего на её место не взял.

– Но… Ведь это не могло долго продолжаться? Поля в запустении, дети мрут, скотины почти ни у кого нет… Я сегодня все дворы обошёл, и хоть бы поросёнок где бегал!..

– Что скотины нет – это, почитай, самое худое, – деловито заметил Семён. – В наших-то местах земля такова, что без навоза даже лопух худо родит, не то чтобы рожь аль ячмень. А вывозим на поля только мы, потому скотом бог не обидел. Опять же, цыгане у нас всю зиму стоят! А у них ведь кони, и навоз весь нам остаётся, так что сам понимаешь… А другим-то как? Барщина, опять же… У доброго хозяина мужики три, много четыре дня на барщине работают, а Амалья Казимировна все шесть обозначила! Тятя ейной милости доказывал, что такое только убытком обернётся… Какое! Вот и вышло, что мужики кругом нищие… И дети, кто на ногах стоит, по окрестным сёлам болтаются, Христа ради просят! В этом году, как бог свят, всем селом с голодухи бы сдохли! Ведь враз, как наказание господне, – и недород, и мор коровий, и Упыриха эта… Амалья Казимировна, то есть… Да и набор некрутский сильно народ проредил… Одно скажу – вовремя ты, барин, приехал, как нельзя вовремя! Авось ещё наладится всё…

– Вот что, Семён, – глядя в стол, глухо сказал Никита. – Со дня на день твой отец вернётся из уезда. Попроси его сразу же, хоть днём, хоть ночью, явиться ко мне. А здесь… Ты прав, придётся как-то налаживать.

Поздним вечером Закатов мрачно расхаживал по спальне из угла в угол. За окном снова лил дождь, оплывший свечной огарок чадно дымил на столе, грозя вот-вот угаснуть, но Никита не замечал этого.

«Проклятое чудовище… – с ожесточением думал он. – Не женщина, а какое-то адово исчадье… Опасалась она, видите ли, за своё место… Да если бы я приехал и увидел это всё, она бы была уволена без всяких рекомендаций и…» Тут Закатов остановился и уставился невидящими глазами в черноту за окном. С горечью подумал: «Уж ты бы, брат, вовсе молчал… Приехал бы, как же… Да будь твоя воля, ты бы вовсе никогда здесь не появлялся! Жил бы у Мишки, ни черта бы не делал, пил, таскался по вечерам к Ермолаеву – и даже в вист не играл бы, потому что тебе это не доставляет ни малейшего удовольствия! Нечего сказать, полноценная жизнь! Прав Мишка, так живут лягушки в болоте – без мыслей, без желаний, без пользы…»

Неожиданно волна злости на себя захлестнула его с головой, так что трудно стало дышать. Никита снова зашагал по комнате, стискивая кулаки, словно перед дракой.

«Двести душ! Двести живых душ, полностью зависящих от тебя! Дети умирают через одного! Сорок два человека в бегах! Девок каждый день драли розгами и арапником – и они даже не могут сказать, по скольку получали! «Когда по часу, барин, когда по полчаса…» Даже силинских, которые дня не голодали, довели до того, что они уходили эту… как они её называли… Упыриху! Вот верно Мишка говорил, что русский народ всегда точен в своих прозваниях! И ведь всё могло бы быть по-другому, если бы барину, вместо того чтоб валяться на диване и страдать по поводу своей изуродованной морды, пришло в голову съездить в имение! И, чёрт возьми, поинтересоваться людьми, которые всецело от него зависят!»

«Но я же знать ничего не знал! – защищался Никита от самого себя. – В отчётах Упырихи всё было чудно! Доходы шли, хоть и невеликие, жалоб не было… Чего было беспокоиться? Ч-чёрт возьми, как всё плохо, как запутано… Как теперь из всего этого выбираться? Я ничего не смыслю в этом хозяйстве, будь оно проклято… Несколько лет, вероятно, от имения не будет вовсе никакого дохода, надо дать мужикам встать на ноги… Барщины – три дня, как у всех, а не шесть… Дать денег на скотину, всё равно тратить их не на что… Сам, разумеется, переберусь сюда, здесь жизнь много дешевле, да и что мне нужно?.. Семьи нет, бедных родственников, слава богу, – тоже… Коров на скотном двадцать голов, на что мне столько? Отдать тем, у кого больше всех детей… Отца Никодима надо будет спросить. Хорошо ещё, что были хоть какие-то продажи, следовательно, год проживём… Строиться мужикам, верно, уже поздно, зима на носу… Леса им надо будет дать, конечно… Господи милостивый, да как же это всё теперь наладить?! В Москву возвращаться, похоже, и незачем. Надо будет просто написать Мишке, чтобы прислал мои вещи… Да ещё эти беглые, Силины и две девки… Куда они запропали, давно должны были появиться… Тоже придётся о них Мишке писать». Закатов даже застонал сквозь зубы, представив себе, какие глаза будут у его друга, когда тот узнает об ужасах, творящихся в Болотееве. Закрыв глаза, он вспомнил об их ночных разговорах. Как его тогда смешили Мишкины реприманды по поводу того, что он, Никита, ничем не занят, ничем не интересуется… И ведь прав Мишка оказался, кругом прав! Кто есть Никита Владимирович Закатов? Бесполезная, бессмысленная, никому на свете не нужная свинья…