litbaza книги онлайнИсторическая прозаКалигула - Игорь Князький

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 79
Перейти на страницу:

Каким же видели молодого императора римляне? Светоний дает нам совсем не лестный его портрет:

«Росту он был высокого, цветом лица очень бледен, тело грузное, шея и ноги очень худые, глаза и виски впалые, лоб широкий и хмурый, волосы на голове — редкие, с плешью на темени, а по телу — густые. Поэтому считалось смертным преступлением посмотреть на него сверху, когда он проходил мимо, или ненароком произнести слово «коза». Лицо свое, уже от природы дурное и отталкивающее, он старался сделать еще свирепее, перед зеркалом наводя на него пугающее и устрашающее выражение»{246}.

Описанию Светония, однако, противоречат сохранившиеся изображения нашего героя. До нас, правда, их дошло совсем немного, поскольку после гибели Калигулы сенат принял «Закон об осуждении памяти» и все его портреты должны были быть уничтожены. Тем не менее часть их сохранилась.

На монетах времени правления Калигулы изображен благородный профиль императора. На мраморных бюстах у него совсем не редкие волосы, согласно описанию Светония, а достаточно густые и без всякого намека на плешь. Лучшим из скульптурных портретов Гая признается мраморный бюст, хранящийся в музее Копенгагена. Мы видим, что у Калигулы был широкий лоб, как и у всех известных нам представителей династии Юлиев — Клавдиев, прическа, при которой волосы зачесывались на лоб. Подобную прическу носили Август и Тиберий. Рот Гая на этом скульптурном изображении имеет несколько странную и малоприятную форму, передающую, очевидно, неровность его характера. В самом лице замечательно передано нечто настораживающее…{247}

В первые дни и даже месяцы правления нашего героя ничего в его поведении римлян не настораживало. Никто не задумывался, да почти никто и не знал о горьких словах Луция Аррунция, сказанных им незадолго до смерти Тиберия и собственной гибели. Этот ветеран римской политической сцены — он был консулом еще в 6 году, за тридцать лет до описываемых событий, — разменявший уже восьмой десяток лет, был лживо обвинен в «неуважении к императору». Обвинение состряпал префект претория Макрон, преуспевший в своем грязном деле более, нежели его предшественник Сеян, так и не сумевший убедить Тиберия в преступности Аррунция, чем во многом и подготовил почву для своего падения. Аррунцию его друзья настоятельно советовали оправдаться, а еще лучше — добиться отсрочки суда, каковая могла стать для него спасительной, ибо состояние здоровья Тиберия убеждало многих в близости его кончины. Кстати, двое подельников Аррунция, Гней Домиций и Вибий Марс, следуя подобным советам, жизни свои сохранили. Но старый консуляр предпочел добровольную смерть. Друзьям же он сказал: «Не всем приличествует одно и то же: ему уже много лет, и единственное, в чем он себя укоряет, это то, что среди опасностей и издевательств терпел полную треволнений старость, всегда ненавистный кому-нибудь из стоящих у власти: долгое время Сеяну, теперь Макрону, — и не потому, что за ним какая-нибудь вина, а потому, что он не выносит подлости. Вполне вероятно, что можно протянуть несколько дней до кончины принцепса, но как ускользнуть от молодости того, кто немедленно займет его место? И если Тиберия при столь большой опытности в делах все-таки развратило и изменило единовластие, то ужели Гай Цезарь, едва вышедший из отрочества, ни в чем ничего не смыслящий и воспитанный на самых дурных примерах, усвоит что-нибудь лучшее при таком руководителе, как Макрон, потому и выбранный для расправы с Сеяном, что сам он — еще больший злодей, чем тот, и истерзал государство еще большим числом преступлений? Он предвидит еще более жестокое порабощение и торопится уйти как от прошлого, так и от будущего»{248}. Произнеся эти пророческие слова, он вскрыл себе вены.

Если бы после воцарения Гая кто и рискнул напомнить римлянам вещие слова Луция Аррунция, то столкнулся бы не просто с непониманием, но решительнейшим несогласием и непременным осуждением подобных мыслей и слов. Это был бы, что называется, vox clamantis in deserto — глас вопиющего в пустыне. Никто в те дни не задумывался над странностями поведения Гая на Капрее, где он со жгучим любопытством и явным удовольствием созерцал кровавые расправы над неугодными Тиберию людьми, не задавался мыслью, насколько молодой человек готов к тяжелейшему труду управления Империей. Тиберий, увы, держал Гая при своем дворе, но палец о палец не ударил, чтобы обучить возможного наследника нелегкому искусству правителя государства. Вдвойне обидно, поскольку сам он им владел отменно и не мог не помнить, как его самого Август обучал таковому. Тиберий был соправителем Августа в самые последние годы правления основателя принципата, Гая же и близко к делам государственным не подпускали…

Но обо всем этом в Риме задумаются позднее, а пока уверенно можно сказать: «Никогда еще восшествие на престол молодого императора не сопровождалось столь всеобщей радостью, и то не была радость, связанная с надеждой на обогащение, а блаженство, вызванное только его восшествием на престол.

В городах приносили жертвы во имя этого события, веселились жители, облаченные в светлые одежды, с коронами на головах, проходили празднества и торжества, музыкальные состязания и конные скачки. Это были всеобщий праздник и всеобщая радость. Богатые не кичились перед бедняками, знаменитые люди не похвалялись перед безвестными, рабовладельцы не издевались над рабами, а времена Кроноса (римский вариант — Сатурн), воспетые поэтами, уже не казались вымыслом»{249}.

Ученому иудею из Александрии Филону вторит римлянин Светоний: «Ликование в народе было такое, что за ближайшие три неполных месяца было, говорят, зарезано больше чем сто шестьдесят тысяч жертвенных животных»{250}.

Обычно развеселые сатурналии, когда римляне как бы возвращались в те счастливые времена золотого века, длились всего неделю — с 17 по 24 декабря каждого года. В 37 году произошло невиданное: три первых месяца правления Гая Цезаря Калигулы на деле превратились в непрерывное подобие этого любимейшего квиритами празднества. Ничье правление доселе не выглядело с первых же дней «золотым Сатурновым веком», надежды на возвращение которого, казалось, давно уже напрочь убиты жестокостями последних лет правления Тиберия.

Для столь восторженного восприятия начальных месяцев своего правления Гай сделал немало. Первейшим его деянием было помилование всех осужденных и сосланных по всем обвинениям. Естественно, речь здесь не шла о преступлениях уголовных, всеобщая амнистия предназначалась для жертв закона об оскорблении величества. Помиловав несчастных жертв деспотизма, молодой император пожелал пойти и далее. Он прекратил действие ненавистного всем достойным римлянам закона. Вернулась в Рим и свобода слова: «Сочинения Тита Лабиена, Кремуция Корда, Кассия Севера, уничтоженные по постановлениям сената, он позволил разыскать, хранить и читать, заявив, что для него важнее всего, чтобы никакое событие не ускользнуло от потомков»{251}.

1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 79
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?