– Есть шанс, что мы его сможем допросить? Ты вроде рассказывал, что на стационарном посту возле руин Перми у тебя вышло?

«У нас вышло. Но там была святая вода. Одной молитвой не выйдет, разве что изгнать».

Тут меня посетила идея, которую в другое время я бы отмел, больше она по разряду чудес проходила.

«Попробуй чин изгнания, Стеф? Как тогда, с Анубисом!»

– Давай попытаемся… – уверенности, впрочем, в голосе Стража не было.

Он трижды прочитал молитвенное заклятье над одержимым. Того корежило, но стоило только Стражу прекратить, как он снова начинал ругаться и глумиться над ним:

– Ты думай хоть, что делаешь, смертный? Никак себя Святым возомнил? Вымерли они, прими это!

Ему было больно слышать слова молитвы, но не настолько, чтобы противоестественная его связь с телом мертвого граничника разорвалась. Самостоятельно же покинуть обитель, ставшую ему тюрьмой, демон был не в силах. Вскоре Стефан опустил руки, признавая поражение.

– Пусть до рассвета тут валяется, – сказал он. – А там уже викария дело.

Он уселся туда же, где спал и откуда мог наблюдать за всеми движениями одержимого, и стал ждать. Я же никак не мог успокоиться.

«Как ты понял, что он одержимый?» – спросил я Стража.

«Печать смерти, – отозвался тот, на этот раз решив общаться беззвучно. – Как выяснилось, я вижу не только ее. Этот человек был мертв, когда пришел сюда. Я помню, ты рассказывал, что узнал, как именно Золотоголовый населяет тела Стражей низшими демонами. Так что, когда увидел мертвеца, то сразу все понял».

Интересную, получается, особенность получил Стеф от покойного Анубиса. Весьма даже полезную по нынешним временам.

«Понимаешь ведь, что одержимый не сам по себе сюда попал?»

«Ну, естественно, – невесело улыбнулся подопечный. – Его отправил тот же, кто меня в темную законопатил! Ну, ничего. Утро настанет, разберемся во всем! Уверен, отец Василий такого не оставит. И даже вовсе не из-за человеколюбия – ему это попросту невыгодно».

«Циничный ты все же человек, Стефан», – пожурил его я.

«Да не сказал бы. Среди тех, с кем приходится общаться, я просто невинная овечка с очень наивными взглядами на жизнь».

На том и решили – ждать утра. Однако с рассветом, который видеть мы не могли, а лишь ориентировались на мои внутренние часы, события стали развиваться совсем не так, как мы себе представляли.

Дверь распахнулась, и в камеру тут же вбежали четверо гвардейцев. Сделалось тесно, да еще двое из них подхватили Стефана под руки и впечатали его в стену. Двое других остались охранять изломанное, но все еще дергающееся тело одержимого.

Вслед за дуболомами в помещение вступил незнакомый священник немалого сана. Высокий, крепко сбитый, с яростно горящими на грубом лице глазами. Он удостоил корчащегося демона одним лишь взглядом, после чего уставился на Стефана.

– Ты его? – спросил он, выдержав паузу.

– Я, – не стал отпираться подопечный. И, не удержавшись, добавил: – Тут ведь больше никого нет.

– И отца Василия тоже ты?

– Он мертв? Как умер?

– Подозреваю, что тебе это прекрасно известно. Яд. Ты его отравил по дороге к Новгороду.

Священника звали Кириллом, и был он ревнителем, а также учеником и помощником отца Василия. Все это объясняло его гнев, который он выплеснул, едва вошел в камеру, но не пролило ни капли света на причину назначения Стефана главным подозреваемым в убийстве викария. Впрочем, мне даже вмешиваться не пришлось – мой подопечный за словом в карман не полез.

– Отравил? – с нескрываемым сомнением произнес граничник. – Ты, брат, обвиняешь меня в том, что я отравил отца Василия по дороге к Новгороду?

– Да!

– Даже опустив тот факт, что во время пути я к нему не приближался, зачем бы мне это делать?

– Стоит ли искать здравый смысл в поведении человека, который предал Церковь и якшается с нехристями и колдунами!

Запальчиво произнесенная фраза многое сказала мне о ревнителе Кирилле. В частности, то, что в планы своего патрона он не был посвящен и понятия не имел, зачем викарий отправился лично встречать какого-то там бродяжника. Однако первую часть отчета, ту самую, которую я оставлял гданьскому инквизитору, он изучал, иначе бы откуда ему знать про нехристей и магов?

– Вы тут совсем за стенами Святого города на чистоте помешались, – Стеф только что под ноги священнику не плюнул. – Стоит порой в реальный мир выходить… брат.

Лицо ревнителя покраснело, хотя и до этого свидетельствовало о крайней степени раздражения, губы поднялись, обнажая зубы.

– Да как ты смеешь! – выдохнул он. – Я на Москву ходил!

– Это аргумент, конечно, – Стефа эта демонстрация совсем не напугала. Напротив, он сделался еще спокойнее, чем прежде. В голосе его появились интонации, которые больше подходят сельскому батюшке на исповеди, чем арестованному непонятно за что Стражу. – Только… ты же помнишь, что гнев – это грех? А раз помнишь, да к тому же ветераном московского похода себя называешь, так не лай на меня попусту. Если обвиняешь в смерти викария – допрашивай. Только делай это по уставу.

Кирилл захлопнул рот и не меньше минуты сверлил Стража взглядом. Затем повернулся к демону, который все это время провел без движения.

– Это еще кто?

– Одержимый, – отозвался Стеф. – Ночью приходил ко мне, чтобы убить. Надо полагать, за то, что я отравил отца Василия.

Священник скривился, кажется, он уже понял, что изрядно погорячился, и теперь стыдился своей несдержанности. Ревнители вообще очень гордятся своим самообладанием, их этому учат крепко. Видел я, как они себя вели под Москвой – выдержка впечатляла. А Кирилл, видно, крепко любил своего учителя, раз вразнос пошел и вел себя, как брошенная баба.

– С чего решил, что одержимый? По виду – Страж, причем из ваших, граничников.

– Так он… – закончить фразу Стеф не сумел. Перевел взгляд с ревнителя на изломанное тело одержимого и все-таки не удержался, сплюнул на пол. – Семя бесовское! Сдох!

Демон и вправду каким-то образом покинул занятое тело. Может, его отозвал тот, кто внутрь вселил, может, сам научился. Нет большой разницы, как именно низшему удалось удрать – для нас со Стефом это ни к чему хорошему не вело. Единственное доказательство того, что демоны уже внутри Новгорода, уплыло из наших рук.

– Ты же видел, как он дергался, когда вы все ворвались? – спросил Страж у ревнителя.

– Кажется, да… – не очень уверенно протянул тот. – Но… я не очень внимательно на него смотрел.

Он совершил ошибку, поддавшись чувствам, и теперь корил себя. Первое, что он должен был сделать, влетев в камеру, – поинтересоваться, что здесь делает переломанное, но все еще шевелящееся тело, а не накидываться на Стража с пустыми обвинениями. Он же этим пренебрег и теперь не мог с уверенностью судить ни о чем.